Ваша корзина пуста
серии
Теги

Отточенное остроумие

140 лет со дня рождения Саши Черного. Интервью с Викторией Миленко.

Он не умел «работать локтями», а эпоха этого не прощала.

– Вы как-то сказали: «Саша Чёрный – это целая Вселенная». Если условиться, что Вселенная – творческое наследие Саши Чёрного, то из каких «галактик» (жанров и направлений) она состоит?

– Сразу вспомнилась Вселенная Маленького принца Экзюпери… Вот произведение, вполне созвучное миру Саши Чёрного. Всю жизнь поэт «очищал планету от баобабов», чувствовал свою ответственность за всё, что происходит, за каждую букашку. А галактики он сам называл: Сатира и Лирика – и летал между ними. Потом освоил космос Детской литературы. Мы ещё долго будем ловить отсветы его Вселенной. Сколько написано о его влиянии на Маяковского! Но задумывался ли кто-нибудь, что знаменитое «Не выходи из комнаты…» Бродского – продолжение идеи Саши Чёрного о добровольном затворничестве? И желание слиться лицом с обоями, и понимание, что вернёшься вечером «таким же, каким ты был, тем более – изувеченным» – абсолютно в духе и стиле Саши Чёрного.

– Сатира и лирика, памфлеты на злобу дня и стихи для детей… Удивительно, как в творчестве одного писателя сосуществует, казалось бы, несочетаемое! На противоречии построено и название вашей книги, вышедшей в «Молодой гвардии», в серии «ЖЗЛ», – «Саша Чёрный: Печальный рыцарь смеха». Ваш персонаж – личность парадоксальная?

– Да нет парадокса. В нашей традиции смех и слёзы всегда рядом. А сатирическая злость нередко и возникает от переизбытка доброты, порядочности и детскости. Мол, я вижу, что белое, а что чёрное, а вы почему не видите? Давайте помогу, покажу. И Саша Чёрный показывал, пока не повзрослел и не отчаялся исправить мир. Об этом его поэма «Ной».

– В строках Саши Чёрного немало света и теплоты, но многие его стихи пронизаны горечью. Это можно заметить, обратившись к лирическому циклу «Война» или вслушавшись в слова: «Голова моя – тёмный фонарь с перебитыми стёклами». Какой Саша Чёрный симпатичнее лично вам: «печальный» или «рыцарь смеха»?

– Я бы разделила: симпатичен творчески и по-человечески. В творчестве ценю сатиру и юмор. Здесь Саша Чёрный находил очень точные слова, и ложились они естественно, без швов. Тот же «тёмный фонарь с перебитыми стёклами». Готовый, зримый, гротескный образ. Невольно вспоминается есенинское «Голова моя машет ушами, как крыльями птица» – без Саши Чёрного, возможно, тут не обошлось. Или «филолог влюбился по пятки» из «Городской сказки». Или задумавшийся о высоком и бросивший жевать хлеб таракан в «Обстановочке». Или моё любимое «Кто примостился к пирогу, тот лаконичен, как могила» из «Оазиса».

А возьмём ту же поэму «Ной». Читаешь, сопереживаешь, соглашаешься, радуешься отдельным сильным деталям и всё равно видишь швы и «кровь мозга» автора. А потом находишь две строчки в «Курортном» – «Господь ошибся с Ноем, утопить бы к чёрту всех» – и думаешь: для чего была целая поэма?..

Что касается эмигрантского наследия, то поэт подошёл к нему в тяжелейшем состоянии. Шесть лет войны – а он был сразу мобилизован – его буквально раздавили. Сначала операционные будни полевого госпиталя, затем – клиника для нервнобольных, далее 1917-й год, который он встретил в Пскове, эпицентре февральских событий. Об Октябре тоже знал не понаслышке: в тот момент был сотрудником комиссариата Северного фронта. К 40 годам, когда Саше Чёрному пришлось начинать жизнь с нуля в эмиграции, он уже изрядно сломался. Достаточно сравнить его портреты 1914 и 1920 годов: в Варшаве в первые дни войны и в Берлине после войны. Там разные люди, у них разные глаза. Словом, нет ничего удивительного в том, что в эмиграции он писал в основном для детей и с ними же предпочитал общаться. А ещё с собаками, но это особая планета его Вселенной. Она-то мне бесконечно симпатична по-человечески. У нас вообще много общего, но это личное.

Василий Вознюк. Иллюстрация к сатире «Всероссийское горе», 2020 г.

– В серии «ЖЗЛ» изданы ещё две написанные вами биографии – Аверченко и Куприна. С чего начался ваш интерес к эпохе, к которой принадлежат эти писатели, и как можно охарактеризовать этот период с точки зрения положения писателей в обществе?

– Интересно, что все мои герои – в этом году юбиляры; Аверченко тоже исполнилось 140 лет. С него-то всё и началось: именно он привёл меня в «Молодую гвардию». После выхода книги об Аверченко пришла идея вспомнить о Саше Чёрном, а после – написать о Куприне, чья биография в «ЖЗЛ» последний раз выходила в 1981 году. Так герои по «принципу матрёшки» являли друг друга читателю. А эпоха им досталась, прямо скажем, та ещё. Биографии у всех троих – трагические. Положение писателя в обществе того времени?.. Смотря какого: предреволюционного или эмигрантского? Это разные времена. Но если говорить о первом, то писателей по некоторой инерции XIX века всё ещё считали властителями дум, а новый век выдвигал свои требования: от литературы ждали прибыли. Отсюда агрессивная реклама, скандалы. Писателям приходилось этим заниматься, в частности Куприну. Аверченко тоже – ему нужно было держать на плаву «Сатирикон». А вот Саша Чёрный как раз сохранял лицо и горько упрекал коллег в стремлении к «скандалёзной известности». Он не умел «работать локтями», а эпоха этого уже не прощала.

– Стихотворение «Над Фонтанкой сизо-серой…», которое вы приводите в книге о Саше Чёрном, отражает впечатления поэта о работе в журнале «Сатирикон». Что представляло собой это издание в те годы? С кем сотрудничал Саша Чёрный?

– Поэт писал для «Сатирикона» всего три года, но память по себе оставил долгую. Современники считали, что он немало способствовал быстрому успеху журнала, а когда из него ушёл, предрекали «Сатирикону» бесславную кончину. Этого не случилось, а вот Саша Чёрный потерялся и широкую известность смог вернуть только в эмиграции, где охват аудитории, конечно, не приходилось сравнивать с дореволюционным. Саша Чёрный – феномен: он единственный добровольно покинул «Сатирикон», да ещё и в тот момент, когда журнал переживал свой золотой век. А дружить и сотрудничать с кем-то там было трудно: подобрался такой «сводный офицерский полк», такие зубастые и хваткие ребята! Саша Чёрный по натуре не был лидером, он терялся, отсиживался в уголке. Приятельствовал только с Самуилом Маршаком, тогда ещё безвестным.

– Как складывались его отношения с Аркадием Аверченко, о котором поэт написал: «А в сторонке в кабинете / Грузный медленный Аркадий, / Наклонясь над грудой писем, / Почту свежую вскрывал: / Сотни диких графоманов / Изо всех уездных щелей / Насылали горы хлама – / Хлама в прозе и в стихах»?

– Это были отношения начальника и подчинённого. В круг любимчиков редактора Саша Чёрный не входил. Аверченко больше благоволил Василию Князеву, Сергею Горному, позже – Аркадию Бухову.

– Саша Чёрный написал немало стихотворений для детей. В чём, на ваш взгляд, их особенность и отличие от произведений других детских авторов?

– Всё равно чувствуется сатириконец! Вспомните хотя бы «Приставалку» о сыночке, у которого «рот без замочка». Не думаю, что эту фразу следует произносить с умилением. Скорее прочитывается раздражение автора «Обстановочки»: «Ревёт сынок, побит за двойку с плюсом…»

– Одно из моих любимых стихотворений у Саши Чёрного – «Есть горячее солнце, наивные дети…». А какие его стихи особенно дороги вам?

– Разумеется, дорого и это стихотворение, вспоминаю его в минуты отчаяния. А любимое – «Всероссийское горе». Мой многолетний соавтор, художник Василий Вознюк, недавно его проиллюстрировал, и к юбилею мы презентуем мини-ролик. Люблю провансальские стихи – гимн пляжу Ла Фавьер, обретённому раю, «вершине голой», где поэт в 1929 году построил домик.

Виктория Миленко поздравляет своего героя

– Как вы думаете, почему даже через 140 лет со дня рождения Саши Чёрного его творчество вызывает интерес?

– Да потому что это ни на что не похоже! Это стильно в хорошем смысле слова, что-то вроде Хармса, но изящнее. Это отточенное остроумие, а порой и мрачный гротеск, глумление, убийственная ирония и самоирония. И в то же время это – любовь к миру, и «Дневник фокса Микки», уверена, перейдёт и в ХХII век. Знание самого имени Саши Чёрного – уже показатель интеллекта и вкуса. Слава Богу, я это имя знаю.

Юлия Скрылева, «Литературная газета»