Пантократор солнечных пылинок
Вышла в свет биография Ленина — одна из самых ожидаемых и, возможно, сенсационных книг этого года.
Лев ДАНИЛКИН: «ГЛАВНЫМ БЫЛО ИЗБАВИТЬСЯ ОТ ИЛЛЮЗИИ, ЧТО О ЛЕНИНЕ УЖЕ ВСЁ НАПИСАНО»
Сто лет назад, в апреле 1917 года, большевик Владимир Ленин вернулся из эмиграции на родину, чтобы коренным образом изменить ход развития России и всего мира.
Всем известно, что Ленин — это глыба. Матерый человечище. Его полное собрание сочинений составляет увесистые 55 томов; написаны десятки его биографий, а общее количество посвященных ему произведений не поддается, кажется, никакому учету. Подойдя к этой глыбе с необычной стороны, Лев ДАНИЛКИН увидел в нем не только великого революционера и грандиозного мыслителя, но и отменного велосипедиста, «бешеного» путешественника, увлеченного шахматиста. Данилкин убежден: каждому поколению нужна своя книга о Ленине.
— Для начала не о Ленине, не о книге, а о вас. Хотелось бы услышать что-то из разряда «немного о себе».
— Ничего особенного — если в двух словах. У меня всё было как-у-всех — обычная, самая простая семья, учителей и врачей, с двумя воевавшими до Берлина и Праги дедами, с долгими каникулами в Виннице, на Украине, и в Тамбовской области, с грядками картошки и колорадскими жуками в банках из-под селедки с керосином. И хотя я всю сознательную жизнь провел ну не очень далеко от Москвы, так скажем, но чем дальше, тем больше чувствую себя «немосковским», провинциальным, местечковым, деревенским, как угодно; с возрастом это усиливается. У меня нет ничего общего с моим «московским» окружением — я разговариваю цитатами не из Зебальда и Янагихары, а из «Бриллиантовой руки», я коллекционирую не какой-нибудь редкий винил начала 80-х, а тривиальные пивные бутылки, и вместо фейсбука я смотрю свою спортивную передачу по федеральному каналу. У меня плебейские, нестоличные вкусы и представления о жизни.
— Вы окончили филфак МГУ. Могли стать писателем, могли — переводчиком, но сконцентрировались на работе литературного критика. Почему выбрали именно эту стезю?
— Я знаю, что умею находить, отличать хорошие тексты от плохих, у меня это в крови, охотничий нюх, как у кота на мышей. Это не похвальба, просто это так, я знаю это, я знаю, где набор слов, а где — литература, даже если всем остальным она кажется набором слов, я, скорее всего, сумею убедить, что я — в этом — прав. Мне нравится — нравилось — выискивать имена, которые никто не знает, и я знал — тогда, в 90-е и нулевые, — что могу сказать о литературе что-то такое — и так — как о ней не говорили в толстых литературных журналах. Я придумал этот жанр себе «афишевской рецензии» — но за пятнадцать лет он мне смертельно надоел. Ну и раздражают какие-то вещи — я потратил столько усилий на то, чтобы объяснить, что Проханов — замечательный писатель, но у него все равно репутация графомана. В общем, я знал, что у этой профессии есть свои плюсы — можно хоть на ходу читать, никто тебе слова не скажет; но исхалтуриваешься — неизбежно.
— Назовите лучшие произведения, которые вам довелось читать, — те, что лет через сто, на ваш взгляд, будут считаться безусловной классикой русской литературы.
— Из условно «современных»? Пелевинский «Чапаев», «Воскресение в Третьем Риме» Владимира Борисовича Микушевича, очень важный роман, который мне не удалось ввести в оборот, мой главный провал в этом смысле, ну и, да, «Господин Гексоген», да, я уверен, что это роман, на котором сломалась эпоха. Это всё вещи, которые я могу перечитывать, и они только лучше становятся от времени.
