Невозможно постигнуть XX век, не вглядевшись в трагическую судьбу Павла Флоренского.

Его давно назвали русским Леонардо да Винчи. Будучи математиком и богословом, он знал порядка тридцати современных и древних языков; философия, искусствоведение, лингвистика, антропология, инженерия – это тоже области его знаний. В обозе наследия Флоренского есть даже этнографическая поэма. Он будто явлен был в момент тектонического сдвига мировой истории для того, чтобы оставить некие маяки. Ими вполне можно считать всемирно известные теперь произведения «Столп и утверждение Истины», «Иконостас», «Философия культа», «Мнимости в геометрии», а также не менее значимое его эпистолярное наследие.

В серии «ЖЗЛ» вышла книга Михаила Кильдяшова «Флоренский». Почему сейчас книга о Павле Флоренском ко дню? Ведь его труды издавались ещё при жизни. С 1970-х годов они, как второе дыхание, явились духовно изголодавшемуся миру, а в 1990-е через богословские и искусствоведческие его работы тысячи людей воцерковлялись, приобщались к великой русской культуре, в том числе духовной, открывали для себя возможность развития науки, которая бы прислушивалась к существующей духовной сфере.

Для кого же эта книга сегодня? Для вымороченного нестабильностью обывателя (а народ, кажется, сводят массовой антикультурой к такому состоянию)? Для разрозненных пространством и плутанием в идеологиях людей культуры? Для солдата и офицера, воюющих сегодня в невероятных условиях, когда наша армия только-только восстаёт из руин 1990-х, а против нас снова военная машина половины мира? Для школьных учителей и университетских преподавателей, у которых реформами и отчётами отбили возможность и желание воспитывать творцов?

Эта книга – для всех нас. Каждый, вне сомнения, увидит в ней аналогии с тревожащими сегодня событиями, найдёт в авторе и его герое внимательных и сострадательных собеседников. Именно с таким состраданием, с такой любовью написана эта книга!

Михаил Кильдяшов – известный поэт, публицист и литературный критик, преподаватель Оренбургской духовной семинарии. Он творит органично в пространстве и времени своего героя. Это и профессионализм, и дар веры и любви.

Невозможно не уловить лейтмотив книги – тему семейную, которая в русской литературе – от «Войны и мира», от аксаковской «Семейной хроники». Павел Флоренский – воплощение семейственности, и эта традиция длится сегодня в его детях и внуках. Воспринять его мировоззрение для нас сегодня – спасительно и утешительно. Недаром, он, выдающийся учёный и богослов, обращается в одном из своих последних посланий детям: собирайте и берегите историю рода.

И всё же разговор о Павле Флоренском – это, прежде всего, разговор о великом таланте, о служении, о подвиге, о миссии, о будущем нашей страны, в конце концов, ведь многие наработки Павла Флоренского, к примеру в атомной физике, только в наше время находят своё воплощение. (Академик Борис Раушенбах – продолжатель Флоренского, чья идея обратной перспективы помогает в создании космических аппаратов).

 В 2000-е годы издан двухтомник переписки Розанова-Флоренского- Рачинского «Литературные изгнанники». Россия ещё империя, ещё не пролилась большая кровь, но уже всё идёт против них – и государственная система, и народная стихия, и даже Церковь, Московская духовная академия… А как страшно узнавать о судьбах бывших священников или преподавателей церковных дисциплин, зверствовавших с 1918 года похлеще профессиональных революционеров! Драматургия, достойная пера Шекспира, а трагедия – будто с самых кровавых страниц ветхозаветной истории. Обо всём этом взвешенно, глубоко пишет Михаил Кильдяшов. Имена, цифры, факты, цитаты писем…

Вспомним тут предупреждения Иоанна Кронштадтского, и Варсонофия Оптинского о том, что трагедия придёт в результате падения религиозности в обществе («революция вышла из семинарии»).

Проговаривал о грядущей трагедии и Ф. М. Достоевский в «Бесах», и К. Н. Леонтьев предвидел «красного» царя-деспота, а В. В. Розанов и вовсе предрек, что результат революции продлится 70–80 лет.

Но это сегодня сложилась мозаика. А тогда нужно было понять, как действовать каждым новым днём, едва распознавая, кто враг, кто свой.

Флоренский в годы своей учёбы в университете старается повлиять на однокурсников, выходивших на студенческие забастовки, умирить конфликт. В то же время он пишет заявление ректору о том, что солидарен с ними в их требованиях отменить «временные правила», согласно которым студенты, принимавшие участие в демонстрациях, отчислялись из университета, недоумевает по поводу расстрела лейтенанта П.П. Шмидта. («Кто в юности не был революционером, у того нет сердца…» (Черчилль)). Да, нужно было искать решение назревших в обществе проблем, но когда у нас, у страны, было время заниматься собой? Со всех сторон неприятель, и не шуточный, а за ним – спонсор, как и сегодня; все силы уходили на оборону рубежей огромной Державы.

Да много ещё будет трагичного до большой трагедии. Осмыслили ли мы, что произошло на Афоне в 1913 году, когда около тысячи русских монахов-имяславцев по распоряжению нашего правительства вывезли с Афона на военных кораблях, солдаты готовы были стрелять в них из пушек? Не было ли это некой репетицией (буревестником?) Гражданской войны.

Неслучайно в это время Флоренский пишет работу о Гамлете, который оказывается в тисках на стыке эпох: «Подгнили не только люди с их личной волей; подгнили не только внешние порядки; подгнило не только исполнение правды, – сама правда подгнила, подгнил принцип жизни, подгнил, страшно сказать, бог, и пустыми очами глядит в такие моменты серое небо».

Эпоха Флоренского – это ещё и круг людей, кто обогащал его и кто смущал. Сергей и Евгений Трубецкие, Сергей Булгаков, Сергей Дурылин, Михаил Нестеров... Каждый из них – целая планета, каждого, спустя столетие, будут открывать, как клад, издавать и изучать.

Здесь же и современники Флоренского, менее известные, такие как декан физико-математического факультета МУ Н.В. Бугаев, но не менее значимые на тот момент. А с другой стороны – эзотерик Валерий Брюсов, ум «ни в чем не твердый» (по выражению И. Ильина) – Андрей Белый, Мережковский с его «новым религиозным сознанием», Сергей Городецкий, принадлежавший к секте хлыстовцев, оголтелый марксист, написавший критическую рецензию на труд Флоренского «Мнимости в геометрии», что послужило поводом для ареста учёного и богослова (ну что там рядовые сотрудники ОГПУ!)…

А ещё промежуточный круг знакомств – один только архимандрит Серапион (Машкин), «отличавшийся одиозными, парадоксальными общественными взглядами, философскими идеями, житейскими поступками, не укладывавшимися в традиционное православное миропонимание», чего стоит! Нет, литературные герои Николая Лескова – это не вымысел!

И сегодня тем, у кого есть вопросы к Церкви, неплохо было бы узнать что переживала она сто лет назад и какая духовная брань сопровождала взаимоотношения выдающихся людей. В этом пытается разобраться Михаил Кильдяшов – человек с твёрдыми и устоявшимися религиозными и политическими убеждениями.

…Вернёмся в эпоху, где пребывают молодой П. А. Флоренский и пожилой уже С. А. Рачинский. Московская духовная академия, куда сознательно поступает учиться выпускник физико-математического отделения МУ Флоренский, стремясь профессионально свидетельствовать об очевидном для него синтезе науки и религии. Гефсиманский скит близ Троице-Сергиевой лавры, куда Рачинский (физик по образованию, химик по роду деятельности, богослов по мировоззрению) приходит к своему духовнику старцу Варнаве (Меркулову), ныне прославленному в лике святых, благословляется на учительскую деятельность, вводит в своих церковно-приходских школах, наряду с духовным образованием, устный счёт и экспериментальную физику. Даже собирание фольклора одинаково заботит этих людей: у Флоренского выходит сборник «Собрание частушек Костромской губернии Нерехтского уезда» (родины отцовского рода), у Рачинского – сборник песен Смоленской губернии. «Надо сохранить, что успеем» – пишет Флоренский в начале 1900-х. «Гаснет народная песня» – улавливал Рачинский в 1890-е годы. Обращение к корням, к народности, к словесности даёт им твёрдую почву под ногами.

А в конце 1918 года Флоренский принимает участие в создании музея в Троице-Сергиевой лавре, и если бы не его письмо Троцкому, возможно, на месте лавры был бы скотный двор или бассейн. И что ещё более символично, отец Павел помогает тайно сохранить честную главу Преподобного на случай, если бы уничтожили его святые мощи. Как пишет М. Кильдяшов: «Предстояло перенести в новое время вечную икону России».

Как многогранен этот мир. И религиозно-философское общество предреволюционной России было многоликим, и революционеры, пришедшие к власти, были разными – от инородного элемента, кровавых клоунов и палачей до пламенных сердцем типажей вроде Павки Корчагина. К примеру, Ванханен – первый председатель Сергиевского исполкома участвовал во взятии Зимнего, далее он проводит успешную продовольственную политику в Сергиевом посаде, многое делает для повышения уровня всеобщего образования, и именно его слово остановило ещё более злостных антицерковников, когда решалась судьба мощей преподобного Сергия Радонежского.

Наличие или отсутствие у человека совести, любви, порядочности, видимо, не зависит от идеологии и политического строя. Дух дышит, где хочет.

«Лучше грешить с эпохой, чем отделяться от неё, считая себя лучше других», – цитирует М. Кильдяшов Павла Флоренского, и сам продолжает мысль: «Эпохи меняются – Отечество остаётся. И только тот, кто смиренно пребывает рядом с ним и всё претерпевает вместе с ним, способен его спасти. Впавший в гордость не станет никого и ничего спасать».

Так, в начале 1915 года Павел Флоренский отправляется к линии фронта с военно-санитарным поездом. На его попечении жена, маленький сын, мать и младшие братья и сёстры, но он уезжает, потому что там надо исповедовать и причащать раненых.

И далее, с 1921 года – сопротивление обновленчеству в Церкви, преподавание во ВХУТЕМАСе, участие в электротехническом съезде в 1921 году, преподавание во Всероссийском электротехническом институте, участие в работе нескольких искусствоведческих журналов и коллективных сборников, 134 статьи для «Технической энциклопедии», преподавание латыни в лагере для медперсонала, лекции по математике и физике для заключённых в лагере, изучение вечной мерзлоты, нахождение способа, увеличившего добычу йода на сотни процентов, открытого командой под руководством Флоренского, идейные разработки, которые поспособствуют появлению криогенной хирургии…

«Двадцать патентов на научные изобретения как результат работы в ВЭИ на соловецком Йодопроме. И ещё более пятидесяти отклонённых заявок. <…> Человек прорвался бы в Космос раньше и дальше, на Марсе бы, действительно, уже “яблони цвели”, будь с Королёвым и Гагариным Флоренский», – пишет Михаил Кильдяшов.

Он трудился, опережая свой век, как замечает автор книги, с единственной мыслью: «Нужно уметь побуждать в человеке всё лучшее, что ему свойственно, и гасить дурное». И вот ещё ключевая цитата из работ Флоренского: «Моё познание Бога, воспринимаемое во мне другим, есть любовь к воспринимающему; предметно же созерцаемая, – третьим, – любовь к другому есть красота».

«Двадцать лет советской власти не воспринимались им монолитно, – считает М. Кильдяшов на основании исследований трудов и писем своего героя. – Если в “Автобиографии” (1927) он уклоняется от политических оценок («по вопросам политическим мне сказать почти нечего»), то в трактате “Предполагаемое государственное устройство в будущем” (1933) уже рассуждает о национальном лидере, социальном устройстве, типе хозяйствования, о духовных и образовательных учреждениях…». «Советский строй – это не шутка, это надолго», – скажет Павел Флоренский ещё в 1920-е годы. Наверняка так мыслили многие. Кто-то же построил великую страну для нас, защитил мир от немецкого фашизма и подарил несчастной Европе полвека мира.

«Кто может выдержать, пусть остаётся, а у кого нет сил выдержать, пусть уезжает», – ответил Павел Флоренский своим знакомым, уже находясь в лагере, и когда его с семьёй отъезд за границу был почти устроен. Как вновь не провести аналогии с происходящим сегодня?..

В аресте, тюремном заключении, лагерных скитаниях и жестоком, ничем не оправданном расстреле отца Павла мы видим извечный, причём завершённый на том отрезке времени, евангельский сюжет: малодушие, трусость, предательство Иуды, сатанинскую злобу палача, который сам погибнет, смиренное принятие отцом Павлом крестных мук и, верим, в вечное пребывание со Христом, Которого он не предал ни при каких обстоятельствах. И вся его судьба, и судьбы нашего XX века – это длящаяся Священная история. «Своим подвигом отец Павел сломал косу смерти, низверг лагеря и закупорил расстрельные подвалы, наложил печать на адовы врата», – пишет Михаил Кильдяшов.

Сегодня, после советского проекта, после выгребания из бездны постсоветского развала мы едва нащупываем верные пути. И то, что сегодня созданы кафедры теологии в университетах, медицина выходит на путь осмысления триединства – дух, душа, тело, – это ли не возвращение к той точке, от которой мы ушли более ста лет назад, только уже сквозь горнило очищения, это ли не продолжение живой мысли Флоренского и его соратников – в нас, сегодняшних его соотечественниках.

А на Россию сегодня смотрит весь ещё не свихнувшийся мир, не на то, что показывают по телевизору смотрят, а на сотни тысяч людей, которые идут в Великорецком или Иринарховском крестном ходе.

Ведь именно о «синтезе церковности и светской культуры» о «религиозной науке» и «научной религии» Павел Флоренский говорил ещё в студенческие годы.

Писал он и о «полу-православных», «полу-верующих», для кого «догматика уподобилась гимназической дисциплине», кто верит уже не в Бога, а «в необходимость участия в таинстве». Разве не про нас?..

А вот из последних писем из лагеря, из 1937 года: «В силу своей активности хищные элементы человечества занимают руководящие места в истории и принуждают делаться хищными же прочее человечество». И это про сегодняшний день. Евангельская история длится.

«Милые мои детки! Привыкайте, приучайте себя всё, чтобы не делали вы, делать отчётливо, с изяществом, расчленённо; не смазывайте своей деятельности, не делайте ничего безвкусно, кое-как. Помните, в “кое-как” можно потерять всю жизнь», – послание детям ещё до лагерей, но, кажется, оно звучит уже из вечности.

Ах, как хочется, чтобы эти слова стали руководством к действию во всех сферах нашей государственной жизни. Тогда и образование наше, глядишь, начнёт соответствовать тому, что было в лучшие периоды истории; и армия, станет сильнее, и служба в ней привлекательнее для юношества… Дети Флоренского получили достойное образование в советской стране, трудились ради Победы во время Великой Отечественной войны, служили стране на поприще геологии, химии, никто из них не эмигрировал.

На такие неспокойные и наболевшие размышления наводит книга Михаила Кильдяшова.

Потому что повествование его сверхинформативно и насыщено смыслами, публицистика незаметно переходит в эссе, а в какие-то моменты ты читаешь ненавязчивые описания характеров или природы и понимаешь, что это – крепкая проза. Михаил Кильдяшов будто бы видит перед собой каждого из читателей, осознаёт, что все мы разные в своих суждениях и мировосприятии. Но благородный его тон делает эту книгу цельной, универсальной.

Книга эта о трагедии, но автор не оставляет читателя перед ужасом, он выводит нас по евангельскому пути, уверяя и утешая, что Голгофское восхождение нашего великого соотечественника стало торжеством Света.

Согласимся с Михаилом Кильдяшовым: «Нам ещё предстоит сфокусироваться, навести резкость, чтобы прозреть Флоренского».

Ирина Ушакова, «Столетие. Информационно-аналитическое издание Фонда исторической перспективы»