Русский Мальро
С 1939 по 1953 год Александр Фадеев (1901−1956) служил при Сталине кем-то вроде министра по делам литературы. При этом сам он являлся даровитым писателем, вовсе не серым чиновником в отличие от большинства выдвиженцев и фаворитов вождя. Эдакий русский Андре Мальро.
Фадеев был талантливым человеком во многих сферах: коммуникатор, как принято сейчас говорить, прирожденный лидер, способный управленец. Трагедией его жизни было то, что он рано связался с политикой в ее худшем — большевистском — варианте, что как обеспечило ему фантастический взлет и потрясающую карьеру, так и обусловило его крах как писателя. Вот этой двойственности характера Фадеева и посвящена его биография, написанная писателем-дальневосточником Василием Авченко. В отличие от большинства совписов Фадеев был яркой фигурой, и книга о нем не может быть неинтересной.
Выбор издательством автора представляется весьма удачным: писатель (тот, что Фадеев) детство и юность провел в Приморском крае — этом экзотическом, но таком важном для России в начале XX века регионе. С Дальним Востоком связаны его лучшие произведения, принесшие ему славу, туда он надолго возвращался в 30-е годы.
После основания в 1860 году Владивостока в русскую литературу постепенно входит тематика этого края. Вспомним книги о путешествиях Владимира Арсеньева, «На куличках» Евгения Замятина (там не побывавшего, но домыслившего специфику региона), многообразный корпус произведений о японской войне, начиная с «Сопок Маньчжурии» и «Амурских волн». Дальний Восток выполнял роль не то Аляски, не то Калифорнии в американской литературе, созревали собственные Бреты Гарты и Джеки Лондоны.
Можно выдвинуть гипотезу, что, не случись Октябрьского переворота, Фадеев мог бы состояться как крепкий писатель-регионалист, автор произведений об экзотическом владении России, где бурно развивался капитализм и перемешивались в хаотическом котле и переселенцы со всей империи, и китайцы с корейцами, и жившие еще родовым строем гольды и гиляки, удэгейцы и ороки, к пестроте которых добавлялись японские, американские, английские и прочие матросы и торговцы.
Василий Авченко убедительно и глубоко показывает пеструю картину дореволюционного Дальнего Востока. Но случилось то, что случилось, и Саша Фадеев-Булыга был увлечен мощной большевистской волной, благо и отец его, и отчим являлись революционерами.
Значительная часть книги посвящена описанию Гражданской войны в Приморском крае, в которой активное участие принял будущий писатель и которая дала ему столько материала для книг, в том числе прославившего его «Разгрома». Мы до сих пор плохо понимаем, что там происходило, — слишком уж часто менялись власти, и Авченко дает точный расклад действующих лиц, в частности рассказывает о «мифе ДВР».
Можно сделать еще одно предположение — не случись революции, Фадеев все равно бы пошел как писатель по общественной части, возглавлял бы, скажем, русский ПЕН-центр или что-то в этом роде. Слишком уж хорошо ему давалась «руководящая работа». Его жизнь в 20−30-е годы — это борьба между писательским предназначением и велением партии отбросить личное и выполнять общественное. Последнее в итоге победило (как и у его одногодка Мальро, также начинавшего с восточноазиатской экзотики, а закончившего министром при де Голле).
Литература для Сталина была делом государственным. Он долго подбирал человека, которому мог бы доверить руководство «инженерами человеческих душ» после смерти Горького, и наконец остановил свой выбор на Фадееве. С вождем писатель близок не был, но тем не менее 14 лет выступал его порученцем и консультантом по вопросам литературы. Об этом его месте в сталинской иерархии Авченко подробно пишет, показывая, что он вовсе не являлся бездушным карьеристом.
Положение Фадеева не было синекурой. Он также прошел через показательную порку, чтобы не зазнавался, после выхода «Молодой гвардии». Надо заметить, что несчастные расстрелянные из Краснодона не представляли собой чего-то уникального. Таких подпольных ячеек чекисты заготавливали, отходя на Восток, сотнями. Просто молодогвардейцам повезло, что на них обратили внимание Фадеева старшие товарищи.
Фадеев не был ортодоксом — его предсмертное письмо ясно говорит об этом. Оно, написанное кровью сердца, куда смелее большинства маляв и наверх, и в самиздат совписов. В нем он фактически порывает со всей своей предыдущей жизнью и выносит безжалостный вердикт системе: «Искусство, которому я отдал жизнь свою, загублено самоуверенно-невежественным руководством партии и теперь уже не может быть поправлено».
В нем он дал точную характеристику Хрущеву (не называя того по имени) и вообще оттепели, оказавшись куда прозорливее шестидесятников: «Теперь, когда все можно было бы исправить, сказалась примитивность, невежественность — при возмутительной доле самоуверенности — тех, кто должен был бы все это исправить. Литература отдана во власть людей неталантливых, мелких, злопамятных… от них можно ждать еще худшего, чем от сатрапа Сталина. Тот был хоть образован, а эти — невежды». Кто еще был способен на такое признание? Никакой Пастернак и помыслить не мог писать так сильно и откровенно.
Это ощущение затравленности хорошо передает Авченко, подробно рассматривая тот тупик, в который писатель попал незадолго до самоубийства. В своем роде фадеевский демарш стал чем-то подобным выступлению «антипартийной группы» Молотова-Кагановича-Маленкова, когда вчерашние сталинисты выступили против Хрущева под вполне демократическими лозунгами, и так же безнадежным.
К недостаткам книги можно отнести ее рыхловатость, бессистемность. Нет четкого сюжета, линейного повествования. Рассказ все время перепрыгивает — особенно в середине и конце — то вперед, то назад. Впечатление такое, что автор пытается подойти к своему герою то с одной стороны, то с другой, но не знает, как лучше. Личная жизнь Фадеева, которая была полнокровна и увлекательна, пересказана излишне скупо, а ведь это то, что в первую очередь интересно читателям.
