Интервью с известным писателем, москвоведом Александром Васькиным – автором книги «Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой».

 «НИКОЛАЙ II С ИНТЕРЕСОМ РАССМАТРИВАЛ ПРИКЛЕЕННЫЙ НОС ШАЛЯПИНА»

– Большой театр ведь не всегда был символом русской оперы и балета?

– Разумеется, далеко не всегда. В конце XIX века Дирекция императорских театров основное внимание уделяла столичным, санкт-петербургским театрам, а Большой считался «провинциальным». Буквально - в 1892 году именно по этой причине там в два раза сократили балетную труппу! В Большом годами не обновлялись декорации и костюмы, постоянно падали сборы, и для артиста Мариинского театра перейти в Большой значило почти что отправиться в ссылку. Только в конце века положение исправилось: московской конторой Дирекции императорских театров стал заведовать Владимир Теляковский, потомственный военный, который стал действовать по принципу «Долой рутину с оперных подмостков!», как у Ильфа и Петрова. Например, он за огромные деньги переманил в Большой Федора Шаляпина. Оперы с его участием приносили неслыханные сборы. Он сам назначал стоимость билетов на свои выступления, и та была колоссальной: так появилось выражение «шаляпинские цены». Ему нужно было много денег, чтобы содержать две семьи, множество детей, прислугу… Шаляпин стал бы миллионером, если бы не был, в современной терминологии, игроманом: просаживал все свои деньги то в карты, то в рулетку, страстно любил Монте-Карло, где оставлял большую часть гонораров. У самого популярного певца в стране в результате порой почти не было при себе денег: он торговался с извозчиками, потому что не хватало лишнего рубля…

– В Большом есть «царская ложа». Ее часто посещали цари?

– Не очень. Было традицией посещать Большой театр после коронаций, которые проводились в Москве. Например, в 1856-м Александр II с супругой смотрели «Любовный напиток» Доницетти, а в 1883-м Александр III смотрел «Жизнь за царя». Николай II был в этой ложе довольно частым гостем, в антрактах приглашал туда Шаляпина и других звезд. Шаляпин, правда, был уверен, что царю и его свите просто интересно вблизи посмотреть на его грим: как приклеен нос, как прикреплена борода…

На самом деле «царская ложа» - не самая удобная с точки зрения зрителя: в Большом театре полно мест, откуда все происходящее на сцене видно гораздо лучше. Зато всему театру видно, кто в этой ложе находится. И, в общем-то, смысл посещения «царской ложи» - в том, чтобы глава страны показался народу, а народ на него посмотрел. Отчасти это была демонстрация власти. И при царе придворные заполняли Большой, чтобы наблюдать за реакцией государя, и при Ленине, пришедшем, чтобы посмотреть на выступление Айседоры Дункан, публика не знала, за кем следить - за танцовщицей или за Ильичом. Он тогда был в восторге, впивался взглядом в сцену, громко кричал «Браво, браво, мисс Дункан!..»

А вот Сталин царскую ложу не очень любил, при том, что в Большом бывал регулярно. Ему власть демонстрировать было незачем - она и так была абсолютной. К тому же он опасался, что станет мишенью снайпера - «царская ложа» у всех на виду. Так что Сталин обычно сидел в боковой ложе, очень внимательно смотрел на сцену, как бы глазами режиссера, и считал себя вправе вносить любые исправления в постановки. Однажды в антракте он вызвал в ложу дирижера Самуила Самосуда и сказал ему: «Что-то у вас, товарищ Самосуд, сегодня спектакль без бемолей!» Дирижер обещал исправиться. В другой раз Сталина возмутило, что Татьяна предстает перед Онегиным в легком утреннем туалете, «неубрана, бледна»: «Как женщина может появиться перед мужчиной в таком виде?» Татьяну тут же переодели в вишневое бархатное платье…

Знаменитый бас Марк Рейзен пел в Мариинском театре. Но однажды выступал в Большом, и Сталин в антракте вызвал его в ложу - попросил переехать в Москву. Ну, просто вождь любил Рейзена и не мог ездить в Ленинград каждый раз, чтобы посмотреть «Псковитянку»! Рейзен переезжать не планировал, сказал: «Ленинградский театр меня не отпустит, товарищ Сталин, я там пою пять лет, я уже привык к труппе, к репертуару». — «Я думаю, товарищ Рейзен, вы здесь тоже скоро привыкнете». И на следующий день певец вместе со сталинскими порученцами уже разъезжал по Москве, подбирая себе квартиру. В 1944-м то же самое произошло с балериной Галиной Улановой. Известны ее слова: «В Москву я никогда бы не переехала, да так власти распорядились…» Вообще и после смерти Сталина ленинградских артистов усиленно переманивали в Москву - словно хотели указать Ленинграду, что теперь, в СССР, он занимает второе место в культурной иерархии.

– И всем давали квартиры?

– Нет, конечно, только звездам. Это вопрос статуса и выслуги лет. Когда в Большой взяли молодую ленинградку Галину Вишневскую, ей пришлось решать квартирный вопрос самостоятельно, с трудом менять ленинградскую комнату на московскую. С одной стороны, она поселилась в самом центре, на углу Столешникова переулка и Петровки, в трех минутах ходьбы от Большого. А с другой, потом вспоминала: «Всю свою жизнь я прожила в коммунальных квартирах, но такого ужаса, как наше новое жилище, не видела. Когда-то, до революции, это была удобная семикомнатная квартира, рассчитанная на одну семью. Теперь ее превратили в набитыи людьми клоповник. Всего человек 35 — естественно, все пользовались однои уборной и однои ванной, где никто никогда не мылся, а только белье стирали и потом сушили его на кухне. Все стены ванной завешаны корытами и тазами — мыться ходили в баню. По утрам нужно выстоять очередь в уборную, потом очередь умыться и почистить зубы... Входить к нам нужно было через кухню, где с шести часов утра и до двенадцати ночи гремели кастрюлями у газовых плит десяток хозяек, и весь чад шел в нашу комнату».

И вот в этом клоповнике Вишневская, уже будучи ведущей солисткой театра, работала над партией Татьяны в «Евгении Онегине»! Только когда она развелась с первым мужем и вышла за Мстислава Ростроповича, переехала в его квартиру в ЖСК в Брюсовом переулке - Ростропович вложил в ее приобретение всю свою Сталинскую премию…

Праздновать, действительно, настроения нет. Еще не сняты ограничения, связанные с пандемией коронавируса. Еще полупустые залы. Ковид - это самая большая неприятность последних лет. Никаких иных возмутительных скандалов в ГАБТе давненько не было. Хотя 7-8 лет назад криминальные хроники Большого театра были в топе новостей (подробности)

– Вообще в Брюсовом переулке жило много звезд Большого театра…

– Да, там их концентрация зашкаливала. И чем выше статус был у артиста, тем роскошнее была квартира. Прекрасная мебель - как правило, реквизированная большевиками у «буржуев» после революции, груды хрусталя и старинного фарфора, огромные люстры, подлинники Айвазовского, Поленова и Левитана на стенах. Главный дирижер Большого театра Николай Голованов собрал фантастическую коллекцию: более сотни старинных икон, полотна Васнецова, Коровина, Нестерова, редчайшие книги XVII века. У него хранилась даже частица мощей преподобного Саввы Сторожевского из монастыря близ Звенигорода! И, кстати, во многом благодаря заступничеству Голованова находящийся в Брюсовом переулке храм Воскресения Словущего на Успенском Вражке в 30-е годы не только не снесли, но и не закрыли… Вообще звезды Большого театра и при советской власти пользовались «привилегией» верить в Бога и посещать церковь - власть на это смотрела сквозь пальцы. В принципе они позволяли себе определенные вольности - например, тот же Голованов много лет состоял в браке с великой оперной певицей Антониной Неждановой, но официально расписан с ней не был. В этом тоже можно углядеть своего рода протест!

Интересно, что любовь «стариков» Большого театра к роскоши и коллекционированию словно бы передавалась по наследству молодежи. Когда в Брюсов переулок переехали ставшие звездами Ирина Архипова и Марис Лиепа, тоже первым делом начали с увлечением собирать антиквариат. В 60-е Архиповой за 120 рублей - то есть практически даром - досталось зеркало, принадлежавшее Шаляпину и когда-то висевшее в его особняке на Новинском бульваре: он продал его, когда навсегда уезжал за границу. Говорят, Архипова всматривалась в свое отражение в этом зеркале перед каждым выступлением…

Естественно, у звезд был свой автотранспорт - даже во времена, когда личные машины в Москве были наперечет. Иван Козловский водил сначала «Победу», потом «Волгу», а вдобавок нанял личного водителя со своим автомобилем: статус обязывал! Тот возил его жену, дочерей и их гувернантку-француженку на дачу в Снегири. Это такое прелестное место в Истринском районе, где, кстати, снимался фильм Гайдая «Пес Барбос и необыкновенный кросс». Там устроили дачное товарищество «Мастера искусств»: еще в 30-е звездам Большого театра выделили громадные участки, кому один гектар земли, а кому два. Со строительством в Снегирях и дачной жизнью звезд Большого связано много интересных историй: иногда дачи превращались в «черные дыры», пожиравшие массу денег и сил.

Когда у Марии Максаковой в войну сгорела деревянная дача, она решила строить каменную - и на протяжении бесконечных 12 лет та поглощала все ее гонорары. Ее к тому же раньше времени отправили на пенсию, она была вынуждена гастролировать, подрабатывать, и большую часть денег тратила на этот дом. На ее непрактичности и доверчивости нагревали руки разнообразные жулики. Фактически, она в Снегирях почти не отдыхала - колесила то по Уралу, то по клубам Дальнего Востока, чтобы закончить стройку. А когда наконец завершила, вымотав на ней все нервы и подорвав здоровье, уже и отдыхать времени не осталось… Наличие дачи было сопряжено с массой самых разнообразных трудностей: например, Максакова завела корову, чтобы поить парным молоком свою дочь Люду, в будущем известную актрису - но тут же выяснилось, что корове требуется целая прорва сена; пришлось обращаться лично к наркому сельского хозяйства с просьбой его выделить! И ведь сено дали: Максакову очень любили и власть, и народ!

Как многие помнят, стройматериалы в СССР были страшным дефицитом; в результате, например, Мстислав Ростропович и Галина Вишневская были вынуждены привезти из-за границы не только немецкую краску для дома, не выцветавшую на солнце, но и целую крышу из Голландии! Но бывали случаи, когда все неприятности удавалось триумфально преодолеть: так, певица Валерия Барсова, пользовавшаяся, по слухам, благосклонностью Сталина, в 40-е умудрилась построить себе не дачу, а целую виллу в мавританском стиле, причем не в Снегирях, а в Сочи. Она и сейчас там стоит на улице Черноморской, в ней ныне дом-музей певицы.

«ТЕМБР ВАШЕГО ГОЛОСА ВОЗДЕЙСТВУЕТ НА ЖЕНЩИН ЭРОТИЧЕСКИ»

– Вы много пишете о сумасшедших фанатках, которые были у премьеров Большого театра – прежде всего у Сергея Лемешева…

– Да, от этого страдали в немалой степени и родственники кумиров. В частности, дочь певца Мария рассказывала, что Сергей Яковлевич как-то услышал от главврача психиатрической больницы следующее: «Вы знаете, в нашей психбольнице есть отделение для ваших поклонниц. Они в таком состоянии, что их уже просто нельзя не госпитализировать». Оказывается, врачи провели исследование, выяснив, что тембр голоса Лемешева воздействует на женщин эротически. Действительно у Лемешева был такой сверхъестественный тембр или нет, понять трудно, но его поклонницы теряли всякие представления о приличиях. Они по периметру окружали Большой театр, потому что не знали, через какой выход Лемешев его покинет - и в результате, откуда бы он ни вышел, на него накидывалась толпа. Однажды по ошибке так набросились на Михаила Булгакова, который работал в Большом театре либреттистом и после спектакля вышел в шляпе и в плаще: к нему метнулись девушки с вопросами: «Вы Лемешев? Вы Козловский?»

Многие фанатки невзлюбили жену Лемешева, замечательную певицу Ирину Масленникову, и однажды едва не покалечили ее. Во время оперы «Травиата», где супруги пели вместе, после слов Альфреда-Лемешева «Ах, что я сделал...», когда он швыряет деньги на стол, сбросили на Масленникову с верхнего яруса два мешка медных монет. Она каким-то чудом увернулась, но спектакль был сорван… Мария Лемешева вспоминала, что поклонницы иногда бросали камни, когда она выходила из дома. Бывало, что молча преследовали ее, когда она просто гуляла с подружками - те тряслись от страха, но не теряя самообладания, она научилась разгонять «лемешисток». Кстати, среди фанаток были не только ополоумевшие барышни. Юрий Нагибин в 12 лет услышал, как поет Лемешев в «Севильском цирюльнике» и влюбился в его голос на всю жизнь, всеми правдами и неправдами пробирался на каждую постановку с его участием. А потом, уже став известным писателем и поселившись с Лемешевым по соседству, так и не осмелился с ним познакомиться - только раскланивался издали.

У Ивана Козловского тоже была своя армия поклонниц, и иногда «лемешистки» и «козловитянки» устраивали между собой кровавые побоища, которые заканчивались в милиции. Некоторые фанатки оставались преданы своим идолам до смерти: когда Козловский совсем состарился - а он дожил до 93 лет - и одиноко жил в своей квартире в Брюсовом переулке, именно старушки-поклонницы выводили его на прогулки и покупали ему кефир…

Денис Корсаков, «Комсомольская правда»