Вячеслав Бондаренко рассказал о своем сборнике «Святые старцы», куда вошли биографические очерки о Василии Площанском, Алексии Бортсурманском, Льве, Макарии, Амвросии и Нектарии Оптинских, Алексии Зосимовском, Алексии Московском, Симеоне Псково-Печерском и Серафиме Глинском.

Казанская Амвросиевская пустынь (Шамординский монастырь)

Когда говоришь о старцах и старчестве, современный человек обычно либо представляет что-то очень далёкое, из глубины веков, либо воспринимает это как своего рода "православную эзотерику", недоступную "простым смертным". Отчасти он прав: древнее старчество, действительно, восходит к раннехристианским временам, и, конечно, в этом типе православной святости (обычно монашеской) есть своя тайна. Но это – лишь часть правды.

В течение последних столетий в Русской Церкви появилось своё старчество, во многом близкое раннехристианскому, однако имеющее свои особенности. Этим святым посвящена новая книга Вячеслава Бондаренко.

Преподобный Василий Площанский (Кишкин, 1746—1831)

– Вячеслав Васильевич, Ваша новая книга посвящена угодникам Божиим, прославленным в лике святых относительно недавно, чьи подвиги, в основном, относятся к концу XVIII –XX веков. В церковной истории широко известно старчество первых веков христианства, насколько "новое" старчество двух-трёх последних столетий восходит к раннехристианскому? В чём вообще особенность этого типа святости?

– Начну с ответа на второй вопрос. Старцы - это духовные наставники, люди, через которых Господь открывает Свою волю. При этом старец может быть архиереем, иеромонахом, иеродиаконом, монахом; выходцем из дворян, крестьян, мещан, священства; глубоким стариком по возрасту и человеком слегка за сорок; глубоко образованным и не получившим никакого образования; человеком, почитаемым всеми, и тем, кого считают чуть ли не юродивым. Но всё это "внешнее" - второстепенно, для старчества важны те дары, которыми старец наделён от Бога.

Да, мы, люди XXI века, прежде всего видим в старцах то, что нас изумляет и не находит простого объяснения - дары прозорливости и целительства. Однако гораздо важнее, значительнее в старцах другое: рассуждение, смирение, любовь, опытность в духовной брани, в молитвенном делании. Конечно, "новое" старчество последних веков твёрдо стоит на фундаменте, заложенном великими предшественниками. Ведь старец никогда не говорит просто "от себя", он опирается на духовный опыт святых отцов древности. Но всё-таки можно сказать, что наше, русское старчество XVIII - XX столетий - особенное. Оно возросло в очень тяжёлое для монашества время, время упадка монашеского делания, потери очень важных смыслов.

Святой праведный Алексий Бортсурманский (Гнеушев, 1762—1848)

Те старцы, которые подвизались, допустим, в 1770-х годах в брянских и рославльских лесах, конечно, понимали, что продолжают дело преподобного Антония Великого (египетского святого IV века, основателя христианского монашества), но не могли не знать, что и закладывают основы новой, сугубо русской старческой традиции. В начале XIX столетия к ней присоединился привнесённый извне опыт преподобного Паисия (Величковского), его труды, составленный им монастырский устав. Вот это и можно считать началом современного русского старчества.

– Насколько справедливо мнение, что старчество – это чуть ли не какая-то "православная эзотерика"? Мол, если свой приходской духовник не может решить какого-то вопроса, его может решить старец, но его благословение - выше любого закона. Скажет жениться или выйти замуж за первого встречного, необходимо так и сделать, развестись и уйти в монастырь - тоже. Так ли это? И что такое "младостарчество", о котором тоже нередко говорят сегодня?

– Судить о старчестве как о некой "православной эзотерике", безусловно, нельзя. Такое ложное представление может сложиться из-за внешнего ореола "чудесного", сопровождающего старцев, связанных с ними церковных и околоцерковных легенд, атмосферы нездорового ажиотажа.

Читайте также: Попытка прикоснуться к чуду. Вячеслав Бондаренко – о своей книге «Отец Иоанн (Крестьянкин)».

С этим же связано и так называемое младостарчество. О нём замечательно сказал как-то Патриарх Кирилл: можно сколько угодно ходить сгорбившись, хмурить брови, говорить тихим голосом, и никаким старцем при этом не быть. На самом деле это явление далеко не новое, ещё святитель Игнатий (Брянчанинов) в XIX веке называл младостарчество актёрством, печальной комедией. Но то, что оно широко распространилось именно сейчас, вполне объяснимо: это следствие духовной смуты рубежа 1980 - 90-х годов, во многом непреодолённой до сих пор.

Преподобный Лев Оптинский (Наголкин, 1768—1841)

А что до старцев истинных, то свою волю они никогда не навязывали. Преподобный Амвросий Оптинский, если с ним начинали спорить, только и говорил: "Что глаголю творящему свою волю?" - и уходил от разговора. Преподобный Серафим Глинский при малейшем намёке на несогласие с ним тут же уступал, говорил: "Поступай, как знаешь". Так же делал и отец Иоанн (Крестьянкин). Старцы никогда не "ломали" человека через колено. Они помогали ему обрести себя. А дальше - твой выбор.

– А насколько правомерно суждение, что старцы – это чуть ли не "параллельная иерархия" в Русской Православной Церкви. Что они чуть ли не выше архиереев?

– Думаю, здесь всегда играли и играют роль разные факторы, в том числе и чисто человеческие. И в XVIII, и в XIX, и в XX столетиях были архиереи, которые относились к старцам строго, если не сказать придирчиво, смиряли их, а были и те, которые глубоко почитали, советовались во всём. Подлинным же старцам всегда было свойственно уважение к церковному священноначалию, это ведь естественно для того, у кого вся жизнь - послушание.

Преподобный Макарий Оптинский (Иванов, 1788—1860)

– Большая часть Вашей новой книги посвящена Оптинским старцам, да и открывающий её преподобный Василий Площанский духовно был близок с первыми из них. Как Вы думаете, почему именно это святое место на рубеже Калужской и Тульской земель в XIX веке процвело целым созвездием русских святых? И почему именно к ним столь часто за духовными наставлениями обращались представители русской интеллигенции того времени, причём от великого русского консервативного мыслителя Константина Леонтьева до весьма либеральных деятелей?

– Объяснить, почему именно Оптина пустынь стала духовным средоточием России тех лет, просто так невозможно. Это вопрос не к человеку, не к историку, не к исследователю. Действительно, ведь и до Оптиной уже были великие, знаменитые монастыри, где зарождалось русское старчество, - Площанская и Белобережская пустыни, но в 1830-х возвысилась, стала безусловным центром именно Оптина... Конечно же, это Промысл Божий. Выбор пал на Оптину, и её свет озарил всю страну, весь Православный мир.

Что же касается ответа на второй вопрос, то он звучит, думаю, уже более приземлённо. Русская интеллигенция второй половины XIX столетия одновременно смотрелась как бы в зеркало - на саму себя, и вместе с тем пыталась познать свой народ, плоть от плоти которого она была, однако связь с которым потеряла. Обращение к старцам, на мой взгляд, и было попыткой разгадать загадку идеального русского человека, понять его со всеми его силами и слабостями, плюсами и минусами, и одновременно понять себя, свое предназначение в истории страны.

Напоминаем… Январские новинки

Конечно, каждый видел в старцах то, что хотел увидеть, потому и результаты были разными - от Константина Леонтьева до Льва Толстого. Но сама тенденция была характерной для эпохи.

Преподобный Амвросий Оптинский (Гренков, 1812—1891)

– Почему из целого сонма Оптинских старцев Вы выбрали четверых: преподобных Льва, Макария, Амвросия и Нектария? В чём их особенности и что их объединяло, кроме самого места служения?

– Преподобный Лев – это становление Оптинского старчества, его зачин. Преподобный Макарий - первые контакты старцев с представителями русской культуры, Гоголь в Оптиной, Киреевский, издательская деятельность. Преподобный Амвросий - наверное, самый любимый и "народный" из всех русских старцев вообще, наряду с Серафимом Саровским и Иоанном Кронштадтским, это - "золотая эпоха" старчества. А преподобный Нектарий - это начало XX века, война, революция, разгром обители, изгнание, арест, полуподпольная жизнь, и всё это он предвидел.

Объединяет этих святых то, что они в разные эпохи были "становым хребтом" своей обители, возвышали её, невзирая на трудности, хранили лучшие традиции Оптиной и создавали свои собственные. А характеры у них были очень разными, очень колоритными: Лев - старец-богатырь, Макарий - великий труженик, вечно борющийся с болезнью Амвросий, старец-юродивый Нектарий... И все они - любимые нами русские святые.

Преподобный Алексий Зосимовский (Соловьев, 1846—1928) (справа)

– О святом праведном Алексии Бортсурманском, ещё одном "герое" Вашей книги, совсем недавно мало кто знал. Но деятельность его потомков - современного московского пастыря и проповедника протоиерея Владимира Вигилянского и его дочери Александрины - многим открыла этого старца. Его подвиг отличен от подвига тех же Оптинских старцев, он вообще не был монахом. Тем не менее, он стоит в одном ряду с ними?

– Да, до сих пор идут споры, можно ли считать старцами представителей белого духовенства, достигших больших духовных высот и пользовавшихся общим почитанием. На мой взгляд, можно, если в их деятельности присутствовало главное: духовное водительство, цель которого - спасение.

Святой праведный Алексий Бортсурманский был удивительным святым - настоящим самородком, любящим "отцом", а затем и "дедушкой" своих духовных чад, глубоко почитаемым в Симбирской губернии. "Он как звезда горит на христианском горизонте", - говорил о нём Серафим Саровский. В ближайшем будущем свет увидит новое Житие этого святого, подготовленное его потомком Александриной Вигилянской (приношу ей глубокую благодарность за возможность использовать в работе над книгой сделанные ей в архивах находки).

Святой праведный Алексий Бортсурманский - пример того, каким могло быть чисто русское старчество, без всяких примесей, без умствований, что называется, на практике.

Преподобный Нектарий Оптинский (Тихонов, 1853—1928)

– Наверное, то же самое можно сказать о святом праведном Алексии Московском (Мечёве)? Многие его духовные чада и духовные чада его сына, священномученика Сергия (Мечёва), ещё совсем недавно были живы, а потому в Москве, можно сказать, жива преемственность духовного наследия этих святых и их общины. Его очень часто связывают с наследием святого праведного Иоанна Кронштадтского, согласны ли Вы с этим?

– Да, сам святой праведный Алексий Московский говорил о том, что если бы не общение с Иоанном Кронштадтским, он никогда не стал бы тем, кем стал. До совместной службы с Кронштадтским старцем отец Алексий, по собственному признанию, даже не понимал сути и смысла того, что он делает (хотя думаю, что это было сказано по глубокому смирению).

Пример отца Алексия уникальный, его опыт по устройству "монастыря в миру", возможно, и опирался на идеи отца Валентина Амфитеатрова (ещё одного известного духовника того времени, вопрос канонизации которого пока ещё решается - ред.), но реализация-то была ни на что не похожая, своя. Такой священник был необходим Москве на сломе эпох, на рубеже 1910-х и 1920-х - и он у неё, слава Богу, был. Пламенный молитвенник, прозорливец, бесстрашно поминавший Патриарха Тихона тогда, когда это было запрещено...

Святой праведный Алексий Московский (Мечёв, 1859—1923)

Судьбы отца Алексия и его сына отца Сергия очень дороги мне, у них можно учиться бесконечно - мужеству, стойкости, доброте, да чему угодно.

– Преподобный Симеон Псково-Печерский (Желнин) - старец Псково-Печерского монастыря - старший современник архимандрита Иоанна (Крестьянкина), которому была посвящена Ваша предыдущая книга. В чём особенность этого святого места и насколько близка духовная связь этих людей? Как и с одним из старцев малороссийской Глинской пустыни - отцом Серафимом (Романцове), повествованием о котором заканчивается Ваша новая книга?

– Cтарческие традиции Псково-Печерской обители очень интересны, так как они складывались, с одной стороны, как бы "сами по себе", а с другой - были увязаны с традициями Глинского и Оптинского старчества. Преподобный Симеон Псково-Печерский - это пример чисто русского самородка, когда простой псковский крестьянин стал святым, столпом древней русской обители. Ещё мальчиком он прочёл о молитвенном подвиге Серафима Саровского и начал, подражая ему, молиться на камне...

Когда в 1955-м отец Иоанн (Крестьянкин) впервые приехал в Печоры, преподобный Симеон назвал его земным ангелом и небесным человеком. Он же благословил на старческое делание и отца Николая Гурьянова (известного пастыря и проповедника XX - начала XXI веков, которого многие почитают как старца - ред.). Так что можно считать двух этих старцев прямыми продолжателями дела преподобного Симеона Псково-Печерского.

Преподобный Симеон Псково-Печерский (Желнин, 1869—1960)

А преподобный Серафим Глинский – это наследник длинной цепи Глинских святых, восходящей ещё к началу XIX столетия. Курский крестьянин, который прошёл и Первую мировую, и Беломорканал, и отшельничество на Кавказе, и тайную жизнь в горах Киргизии, и служение в советском Сухуми. Он пережил два закрытия своей родной обители - можно себе представить, какая это трагедия для монаха.

Известно, что отец Иоанн (Крестьянкин) ещё до поступления в Псково-Печерскую обитель, в конце 1950-х, когда существовала Глинская пустынь, не раз бывал там у старца Серафима и высказывал мысль о том, чтобы самому поступить в число глинской братии, потому что она хранит древние традиции. Но в 1961-м Глинская была разгромлена и закрыта. А пять лет спустя в Сухуми отец Иоанн принял от старца Серафима постриг и благословение на поступление в Псково-Печерский монастырь.

То есть через отца Иоанна старые Глинские традиции были отчасти привнесены в Печоры. А учитывая, что первым учителем отца Иоанна был священноисповедник Георгий Коссов, ученик преподобного Амвросия Оптинского, можно говорить о том, что и Оптинский дух пришел в Печоры. Так что в 1960-80-х, когда ни Глинской, ни Оптиной не существовало, именно Псково-Печерская обитель стала настоящей "крепостью" русского старчества.

Преподобный Серафим Глинский (Романцов, 1885—1976)

– Не так давно скончались два духовника Троице-Сергиевой Лавры, которых тоже часто именуют "старцами": отцы Кирилл (Павлов) и Наум (Байбородин). Видите ли Вы в их служении, как и в служении ныне здравствующего схиархимандрита Илия (Ноздрина), преемственность с описанными Вами святыми старцами? Вообще существует ли старчество сегодня?

– Традиционно принято говорить, что сейчас старчества в его прежнем, "классическом" виде не существует. Об этом высказывался еще отец Иоанн (Крестьянкин) в 1980-х и объяснял почему: потому что не осталось людей, выполняющих волю старцев, остались только "вопрошатели", то есть те, кто видят в них неких "кудесников, любимцев богов", прорицателей, гадалок. Во многом это, к сожалению, верно. Но в то же время однозначно утверждать, что традиции русского старчества прервались навсегда, было бы, наверное, слишком большой смелостью.

Названные вами отцы Кирилл (Павлов), Наум (Байбородин), Илий (Ноздрин), недавно ушедший от нас отец Адриан (Кирсанов), ныне живущие схиархимандрит Власий (Перегонцев), архимандрит Герман (Чесноков)... Это ведь наши современники, их можно увидеть, услышать. Конечно, можно сказать, что раньше и трава была зеленей, и старцы совсем другие. Но главное, что "цепь золотая" старчества не прерывается, что такие люди продолжают появляться на свет и делаются светильниками духа для окружающих их.

Кроме того, ведь и те, кто стал героями моей книги, никуда не уходят. Их давно нет, но они с нами, к ним можно обратиться, попросить молитвенной помощи. И прочесть об их удивительных судьбах, где простая человеческая жизнь неприметно и плавно перерастала в высокое, вечное Житие. Ну а на вопрос, что делать, если старцев нет, давно ответил один из моих героев, преподобный Серафим Глинский:

"Все имеют скорби. Они заменяют старцев, так как их попускает Господь, зная сердце каждого. Никто не поможет и не изменит, если не менять себя. Начинать надо с внимания к языку и уму. И надо постоянно следить за тем, чтобы обвинять себя, а не других".

Михаил Тюренков, Царьград