Вокруг имени Егора Гайдара споры не утихают до сих пор. Андрей Колесников и Борис Минаев написали книгу, в которой объективно и без прикрас представили биографию человека, в одночасье изменившего жизнь миллионов людей нашей страны. 

«Сноб» публикует отрывок, в котором Егор Гайдар идет на защиту Белого дома с железной арматурой в руках, Анатолий Чубайс появляется в Ленинграде на своем «Запорожце» с разбитым стеклом, а Борис Ельцин становится символом сопротивления.

19 августа 1991-го Егор Гайдар с семьей был на даче у родителей в Красновидове, где начал работу над новой книгой. Он взял отпуск.

Утром его разбудила жена Мария Аркадьевна, которая первой услышала заявление Государственного комитета по чрезвычайному положению, трагически-возвышенно, в духе Левитана, зачитанное диктором Кирилловым. Отправляясь на рейсовом автобусе в Москву, Гайдар уже в транспорте начал набрасывать заявление своего института.

Красновидово находится примерно в 30 километрах от Москвы по Рижской дороге. Сообщение очень удобное — на машине (в те времена) до центра минут тридцать, на автобусе до «Тушино» тоже. А можно и на электричке от станции «Нахабино». Те же тридцать минут — и ты на Рижском вокзале.

Егор смотрел из окна автобуса на дачные поселки, проносящиеся мимо грузовики, сосны, на старушек, которые спешили на рынок продать крыжовник и смородину, и думал о том, что, в сущности, основная масса населения примет этот резкий политический поворот покорно, а может быть, даже с радостью. Надежда только на энтузиастов, которых разбудила перестройка, в основном в Москве и Питере.

То есть — надежда слабая.

Думал и о том, как быть ему лично — члену партии, директору государственного института. Он сотрудничать с властью точно не будет, тем более что и сама власть явно раскололась.

То, что в этот момент Гайдар оказался не в официозной «Правде», а в коллективе единомышленников, который сам же и набирал, было настоящим счастьем. К концу автобусного маршрута он уже выработал ясный и понятный план действий.

«Сотрудники уже собрались, — вспоминал позднее Егор. — Говорю, что… во всей этой затее ГКЧП просвещенным рыночным авторитаризмом в стиле Дэн Сяопина и не пахнет».

Сели писать «экспресс-анализ экономической части программы путчистов». Документ получился эмоциональным и резким по тону. Подписи поставили Гайдар, его замы Владимир Машиц, Андрей Нечаев. В зависимости от дальнейшего хода событий это можно было бы считать небольшим расстрельным списком. И в этот список попросил внести себя зам по хозяйственной части Николай Головнин, бывший сотрудник Гайдара в «Коммунисте». Таким образом, подписантов у документа стало четыре. Напомним, шла первая половина дня 19 августа 1991-го.

Текст, который сводили воедино Гайдар и Нечаев, назывался «Экономическая программа хунты» (сохраняем орфографию оригинала. — А. К., Б. М.): «Официальные документы военной хунты, пришедшей к власти в результате переворота 19 августа 1991 года, а также выступление членов хунты на пресс-конференции дают основание сделать первые выводы об основных чертах предлагаемой ею экономической “Программы”.

В их числе можно выделить:

1. Страстное желание возложить на кого угодно, кроме себя, ответственность за нынешний экономический кризис. Больше того, сделать его трамплином для захвата власти. Никто не несет большей ответственности за нынешний финансовый и общеэкономический кризис в стране, чем нынешний Премьер-Министр, а до того Министр Финансов СССР В. Павлов, яростные лоббисты аграрного и военно-промышленного комплекса В. Стародубцев, А. Тизяков, О. Бакланов, В. Крючков и Д. Язов.

Правительству, которое само повысило закупочные, оптовые и розничные цены, в результате чего были нарушены все ценовые пропорции, в т. ч. ценовой паритет между городом и селом, понадобился военный переворот, чтобы “в недельный срок найти способ их упорядочить, заморозить и снизить”.

2. Набор банальных истин о необходимости хорошо работать, чтобы хорошо жить, которые слышны десятилетиями. 

Правительству понадобился переворот, чтобы выяснить, какие есть резервы в жилищном строительстве, как обстоят дела с запасами товаров и продовольствия.

3. Руководители переворота используют самые беззастенчивые, крайние формы экономического популизма. Оказывается, что только после переворота можно поднять

всем заработную плату, снизить цены и обеспечить постоянное повышение благосостояния. Трудно представить, что ГКЧП всерьез надеется таким образом повысить жизненный уровень населения…

Экономическая программа хунты — путь к краху, голоду, развалу отечественной экономики. 

Институт экономической политики АНХ и АН СССР присоединяется к всеобщей политической забастовке и отказывается от сотрудничества с любыми неконституционными органами. 

Мы готовы оказать любую посильную помощь законным органам власти России в поиске путей стабилизации экономического положения».

Гайдар издал по институту приказ — не подчиняться ГКЧП и, в частности, не оказывать консультационных услуг. 20 августа он на час приостановил действие другого приказа — о прекращении работы первичной партийной организации института. Что они сделали за этот час?

«Проводим партийное собрание, на котором ставим два вопроса: первый — о выходе сотрудников института из партии в связи с попыткой государственного переворота, поддержанного ЦК КПСС, второй — о ликвидации в этой связи нашей партийной организации».

Вечером того же дня мужчины Института были уже среди защитников Белого дома. Николай Головнин вспоминал, что Егор подобрал с земли железную арматуру и понес с собой: «Зачем, Егор?» — «Чем же еще я буду драться?» Прозвучало немного смешно — вокруг Белого дома уже стояли танки, но решимость была проявлена.

Алексей Головков, старый знакомый по ЦЭМИ, а в тот момент сотрудник российского Верховного Совета, провел Гайдара с собой внутрь Белого дома. Коллеги из института остались снаружи, на баррикадах, и ночью — у костров. 

В ночь с 19 на 20 августа толпа поредела — вокруг Белого дома было всего несколько тысяч человек, полил проливной дождь… 

Из Белого дома Егор вышел уже в пять-шесть часов утра.

Анатолия Чубайса путч тоже застал в Москве — он приехал из путешествия по Русскому Северу. Но 20-го числа он уже был в Питере, появившись в городе на своем «Запорожце» с разбитым стеклом. Из окна кабинета Чубайса в Ленсовете (а тогда он формально пребывал в статусе экономического советника Анатолия Собчака) выставили телевизор, чтобы люди узнавали о последних новостях. С подоконника этого кабинета на первом этаже потом выступил и Собчак. Член команды Чубайса Михаил Дмитриев, тогда уже российский депутат, вспоминал: «Что-то кричали в микрофон. Звонили по чубайсовской вертушке. Чувствовали себя сплоченной командой, в которой никто друг друга никогда не подведет».

Сергей Васильев: «На следующий день (21 августа) я проснулся в пять часов утра, включил радиоприемник — вещает “Радио Балтика” с радиостанции в Лахте, которую удалось поставить под контроль Ленсовета: Лев Гольдберг сообщал всю правду о путче. Это меня сильно взбодрило и обнадежило… В тот же день на Дворцовой площади собралось сто тысяч человек, и вопрос вообще был снят».

Был снят? Так ли?..

Существуют десятки, сотни, возможно, тысячи исторических документов, дневниковых записей, воспоминаний, «эпизодов» и «картинок» путча 1991 года, раскиданных по самым разным источникам. Но вот что интересно — за все эти годы не было предпринято ни одной попытки свести воедино весь этот массив материалов. Написать итоговую книгу о путче. 

Какие-то сборники статей выходили сразу после путча, в ранние 90-е, но до сих пор ни серьезной исследовательской книги, ни даже романа или внятной экранизации тех событий не существует.

А ведь деталей, которые сами по себе кажутся сейчас совершенно уникальными, — предостаточно. 

Такой деталью, например, был клич, брошенный среди радиолюбителей, — многие из них пришли в Белый дом со своими коротковолновыми любительскими станциями, чтобы обеспечить связь с внешним большим миром. 

Пришла целая колонна «неформалов» с Арбата — хиппи и панки, ребята в кожаных косухах и с металлическими цепями, брейкдансеры и уличные артисты — командовал ими, кстати, ныне печально известный «Хирург»-Залдостанов, тогда лидер арбатских байкеров и неформалов, в следующей эпохе радикально изменивший свои взгляды на действительность.

Понятное дело, еду, которой питались защитники Белого дома, приносили не только окрестные сердобольные женщины, но и кооператоры. 

Однако всплески отчаянного энтузиазма, включая остановленные на Садовом кольце автобусы и троллейбусы, которыми перегородили дорогу танкам, не отменяли весьма печальной общей картины. В Москву ввели несколько бронетанковых и пехотных моторизованных дивизий. Улицы столицы были наводнены бронетехникой. Люди пытались останавливать БМП, БТРы и танки просто руками, иногда даже ложились под гусеницы (сохранились эти рвущие душу кадры хроники) — но это плохо помогало, лишь задерживало движение на несколько минут. Мотопехотные группы блокировали все правительственные здания, включая Белый дом на Краснопресненской набережной (его в первую очередь), все крупные редакции (включая «Огонек» и «Московские новости» — их в первую очередь), все системы коммуникации и связи, включая все радио- и телепередающие станции, телефон и телеграф. Казалось, пути назад, к прежней мирной жизни уже не будет. Однако солдат и техники оказалось такое количество, что вскоре они слились с возбужденной толпой, слились и перемешались. 

Если попробовать одним словом обозначить процесс, которым было охвачено общество в эти три исторических дня, — этим словом будет «брожение». 

Брожение охватило армию и силовые структуры — совсем не случайно один из военных руководителей путча, генерал Грачев, вел тайные переговоры с Ельциным и не ставил своих коллег в известность об этом. Не случайно генерал Лебедь не арестовал Ельцина и его окружение, хотя имел для этого и полномочия, и ресурсы. Не случайно появился майор Евдокимов, перешедший со своим батальоном на сторону Белого дома. Не случайно «Альфа» не пошла на штурм Белого дома сквозь толпу в ночь с 20 на 21 августа, хотя план штурма уже был утвержден и подписан. 

Брожение охватило и региональные советские элиты — не случайно лидеры советских республик, включая балтийские, в те дни спешно прислали в Москву свои телеграммы о поддержке ГКЧП. А затем — тоже в течение нескольких дней, когда путчисты уже были арестованы, — заявили о своей независимости и выходе из состава СССР.

По-разному реагировали и в России. Во многих областных центрах 20-го и 21-го числа шли митинги, демонстрации, пикеты, расклеивались листовки с воззванием Ельцина. В Свердловске на площади 1905 года возле здания горисполкома собралось около ста тысяч человек, они не уходили и ночью, митинг шел непрерывно. Было объявлено, что все городские предприятия останавливают свою работу и присоединяются ко всероссийской политической забастовке. И действительно утром 21-го свердловчане на работу в большинстве своем не вышли. Отряды свердловских «афганцев» требовали выдать им оружие и хотели идти останавливать воинские части, которые начали «передислоцирование». 

Власть в Свердловске, по сути, принадлежала демократически избранным советам народных депутатов — городским и областным; на трибуне выступали те из депутатов, кто вовсе не держался за свои кресла и громогласно объявлял ГКЧП «хунтой» (так же как и Гайдар в документе от 19 августа).

То же было и в Питере. И во многих других городах — пусть не так массово, но решительно. 

К счастью, все закончилось быстро, и никто из вольнодумцев не сел в тюрьму и не пострадал. 

Скорость времени стала другой. Путчисты «проспали» изменения, произошедшие в стране: Крючков, руководитель КГБ, самой мощной спецслужбы в мире, был, например, убежден в том, что вся эта горбачевская «демократизация», новые политические институты, новые люди, пришедшие во власть, бурление «оппозиции» — это всё пена, происки Запада, ничтожные интеллигентские разговоры, не стоящие ни гроша фальшивые страсти, за которыми нет и не может быть народной поддержки. Когда он увидел, сколько людей вышло на улицы, он оцепенел. 

Конечно, рассчитывали гэкачеписты и использовать в своих целях застарелый конфликт между Ельциным и Горбачевым. Однако в данном случае оба оказались по одну сторону баррикад.

Горбачев не оказал путчистам поддержки, на что они всё же рассчитывали. Ельцин же стал главным знаменем сопротивления. Его позиция, сформировавшаяся вокруг него народная сила создавали для заговорщиков очень тяжелую среду. 

По-настоящему к решительным действиям (включая расстрел огромной толпы защитников Белого дома) заговорщики оказались не способны.

И именно позиция Ельцина в те три дня стала ключевым фактором в принятии Егором Гайдаром важнейших решений, которые определили затем всю его жизнь. 

«Сноб»