Встреча с Шекспиром, «невстреча» с Пастернаком
В 2017 году нашему издательству исполняется 95 лет. За эти годы изданы два с половиной миллиарда книг, которые оставили заметный след в жизни нескольких поколений не только читателей, но и писателей. О вехах сотрудничества с «Молодой гвардией», об истории написания своих книг — вспоминают наши авторы.
В жюри Букеровской премии вместе с Василием Аксеновым и Владимиром Спиваковым
Игорь Шайтанов — доктор филологических наук, профессор, главный редактор журнала «Вопросы литературы»:
— Первое мое деловое общение с «Молодой гвардией» относится к половине ныне отмечаемого юбилейного срока — к началу 1970-х. Тогда стали выходить сборники молодых критиков «Молодые о молодых». Всего их вышло три. Для моего поколения критиков это было знаменательное событие. Первые статьи, писавшиеся на семинарах в Дубултах, Переделкине, Малеевке и там же обсуждавшиеся, прямиком отправлялись в коллективные сборники в столичном издательстве.
В саду возле церкви Святой Троицы в Стрэтфорде-на-Эйвоне, где был крещен и погребен Шекспир
Позже я имел дело с серией «ЖЗЛ». Моя книга о Шекспире (2013) стала первой за полвека биографией великого драматурга в нашей стране, и, смею думать, в ней российское шекспироведение подравнялось с мировым уровнем знания. Работая над книгой, я использовал многое из того, что появилось в те десятилетия, когда у нас увлекались не Шекспиром, а в основном тем мистером Икс, который якобы всё за него написал. Во всяком случае, надеюсь, мне удалось объяснить, откуда взялся расследовательский пыл, с которым из Шекспира делают героя то ли детектива, то ли триллера.
Николай Асеев
Но есть и еще один эпизод в моем общении с издательством. Он не завершился книгой, но очень запомнился своей неожиданностью. В конце 1980-х мне позвонил тогдашний главный редактор серии «ЖЗЛ» Сергей Лыкошин. Мы были знакомы, но не более того. Он пригласил меня зайти поговорить — о планах. «ЖЗЛ» не отказывали — эта серия всегда была мечтой для любого автора. И я согласился, а по дороге думал, что бы я мог предложить и зачем я понадобился. Я только что выпустил книгу об Асееве, а среди изданий английских писателей, мною подготовленных, важным было избранное Александра Поупа — едва ли не самого влиятельного европейского поэта XVIII века. Для России Поуп важен вдвойне: по его «Опыту о человеке» (четырежды изданному и трижды переведенному в XVIII столетии!) Россия овладевала просветительской мыслью. История русского издания сама по себе представляла остросюжетное расследование. Поуп? Или Асеев?
Александр Поуп
Всё оказалось много интереснее. Сергей выслушал меня, сказал, что всё это обсуждаемо, но у издательства ко мне есть предложение. Он предварил его разными экивоками, мол, сразу не отказывайтесь, не удивляйтесь, подумайте… И назвал имя, от которого я, признаюсь, зашатался на стуле, — Пастернак. Понимаю, сколь для многих это предложение было бы желанным подарком, но я никогда Пастернаком специально не занимался (только в связи с Асеевым, и тут были пара реконструированных мной через стихи любопытных жизненных моментов) и не предполагал заниматься. Сразу мелькнуло, в какой исследовательский муравейник я попадаю, да главное в другом — у меня были тогда разные планы, откладывать их не хотелось, а тут все пришлось бы бросить. Я произнес то, что меня просили не говорить, — нет. Сергей Лыкошин настаивал на том, чтобы это не было окончательное «нет», чтобы я подумал, а издательство пока будет иметь меня в виду как предполагаемого автора.
Борис Пастернак
Я довольно быстро сообразил, что мой отказ от «нет» означал бы для издательства возможность считать эту позицию занятой и на этом основании отклонять заявки, которые им не хотелось бы рассматривать (а в таких заявках ввиду приближавшегося 100-летнего юбилея явно не могло быть недостатка). Отказавшись и зная, что писать не буду, я несколько месяцев перебирал в голове, как бы такую книгу можно было построить, с непонятной целеустремленностью расспрашивал друзей Пастернака, мне знакомых, — Льва Адольфовича Озерова (он, кстати, побуждал согласиться), Николая Николаевича Вильям-Вильмонта… Такова была сила пастернаковского притяжения; для меня Пастернак едва ли не самый любимый поэт XX века.
