«Для мировоззрения важны – вера в Бога, знание истории и традиций»
Константин Ковалев-Случевский – о выборе писательского пути, начале сотрудничества с «ЖЗЛ», любимых героях и современной литературе.
В разные годы в «ЖЗЛ» выходили его книги о композиторе Бортнянском, Юрии Звенигородском, преподобном Савве Сторожевском, жене Дмитрия Донского Евдокии Московской. Не так давно Константин Петрович стал автором биографий еще и святителя Николая Чудотворца и великомученика Георгия Победоносца.
– Константин Петрович, вы уже в юности осознали свое призвание писателя?
– В московской школе № 161, где я учился, работала замечательный директор Вера Георгиевна Комарова. Она вела литературный кружок и однажды поймала меня на перемене и сказала: «Ты должен его посещать». В то время, в 8—9 классе, я уже писал сценарии для КВН, тексты для постановок спектаклей школьного театра и стихи, связанные с юбилейными датами. Почему-то у меня это легко получалось. Я стал посещать кружок и понял, что мне интересно все, что связано с литературой. Но после школы решил поступать на исторический факультет Московского государственного педагогического института.
– Что предопределило ваш выбор?
– В 70-е годы в самиздате распространялись неопубликованные письма Пастернака. В них шла речь о том, что один молодой поэт попросил мэтра оценить его стихи. Пастернаку было неловко писать прямо, и он косвенно ему ответил так: чтобы писать хорошие стихи, нужно заняться самообразованием. И советовал в первую очередь изучать историю. История приводит мозги человека в определенный порядок и дает возможность ориентирования во времени, дает понимание значимости культуры. Эта мысль на меня очень сильно повлияла. И я решил, что пойду на исторический факультет. А потом так получилось, что, когда я окончил институт, сразу же пришел работать корреспондентом еженедельника «Литературная Россия». И мгновенно попал в литературный мир. Мне довелось писать очерки о городах и весях, о писательских организациях. Много ездил на разные мероприятия – Есенинские дни, блоковские праздники, юбилеи Достоевского и Толстого... А первая моя публикация была связана с поездкой в Клин. Это был очерк о доме-музее Чайковского. Он назывался «Три березки у окна». Чайковский посадил перед домом три березки, смотрел на них, чтобы они его вдохновляли. Эти три березки и для меня были символом творчества в тот момент.
– А как началось ваше сотрудничество с «ЖЗЛ»?
– У истоков моего интереса к биографиям стоял один священник. В начале 80-х я пришел к нему и посетовал: «У меня двое детей, семья, много проблем и мало времени. Я пытаюсь не только работать в издательстве "Литературной газеты", но и писать музыку, стихи и прозу. Но ничего не успеваю». Тогда он мне сказал: «А ты попробуй совместить одно с другим. Пиши о музыке». Эта простая мысль меня поразила. После той беседы я пошел домой и стал думать, как поступить. У меня была музыкальная энциклопедия. Я стал ее листать по алфавиту: посмотрю, кто мне будет интересен. А – Алябьев, «Соловей». Тут все понятно. Б – Балакирев, тоже все знакомо. Бортнянский. О нем опубликован один маленький абзац – композитор духовного пения, руководитель придворной капеллы. И все! Я стал думать: почему так мало сведений, начал искать. И понял, что о нем много фактов замалчивается, потому что он считался в СССР церковным композитором. С этого момента началось мое погружение в XVIII век. Написал я тогда подряд несколько книг о той эпохе. За сборник очерков о композиторах XVIII века получил премию Союза писателей СССР «За первую книгу молодого автора». Меня отметили за то, что я затронул новую тему. Некоторое количество лет я проработал в Институте мировой литературы, был научным секретарем Пушкинской комиссии и главным реактором издательства «Наследие». Мне довелось стажироваться в разных университетах мира, в частности, в Оксфордском университете, где я изучал европейскую литературу XIX-XX столетий, а заодно – читал лекции по истории русского церковного пения, которые привлекали многих студентов и преподавателей. А потом я уже поработал для серии ЖЗЛ. И появился «Бортнянский» – объемная книга, результат многолетнего труда.
– Книга сразу увидела свет?
– Нет, ее продолжительное время не публиковали. Считалось, что в издательстве «Молодая гвардия» не стоит рассказывать советской молодежи о церковном композиторе. Хотя я всех убеждал, что 85% его музыки – светская. Бортнянский писал оперы, романсы, кантаты, концерты для клавишных инструментов. Чтобы дело сдвинулось, я набрался смелости и пошел на прием к Тихону Николаевичу Хренникову, председателю Союза композиторов СССР. Я стал объяснять, что написал книгу о Бортнянском, а ее не публикуют. «Не может быть!» – возмутился Тихон Николаевич и забросал ЦК ВЛКСМ письмами на бланках Союза композиторов, где была изображена советская символика, ордена и награды творческой организации. Тихон Хренников писал, что необходимо издать эту книгу. И ее издали. В 1989 году она вышла. Я дорожу этой работой: Бортнянский – основоположник русской национальной композиторской школы гораздо раньше Глинки. В музыкальных школах же тогда вели отсчет именно от Глинки. После моей книги был выпущен набор портретов для музыкальных школ, который начинался с Бортнянского. Хотя до сих пор в Московской консерватории висят портреты самых главных русских композиторов, а Бортнянского нет. Он считается «древней историей».
Книгу о Бортнянском перевели на несколько языков. Издали даже в Японии. Я послал по их просьбе им редкий снимок крюковых нот знаменного пения XVI века из фондов тогда Ленинской библиотеки. Они поставили эту картинку на обложку и сказали: «Спасибо большое, теперь книга будет хорошо продаваться, для японцев нужны иероглифы. Они их воспринимают лучше, чем портреты людей». Книга была переведена по инициативе Токийского православного собора святителя Николая Японского. И хор там исполнял Бортнянского.
– Вы написали книгу о Савве Сторожевском. Как взялись за эту тему?
– У меня была особая любовь к Звенигороду. Я туда часто ездил. Группа моих студенческих однокашников работала в местном музее, коллеги писали научные труды. Это был для меня душевно близкий город. А потом мне кто-то сказал, что скоро будет 600-летие Саввы Сторожевского, основателя монастыря. И готовится выход разных материалов. Меня спросили: хотели бы вы написать книгу о нем? Я ответил: конечно, хотел бы. Но когда я прикоснулся к материалу, выяснилось, что существует только пять страничек жития, написанного в XVI веке Маркеллом Хутынским по заказу митрополита Макария. И меня это потрясло: есть музей, там работали и работают десятки и сотни сотрудников, и никто не сподобился даже брошюрки написать о великом христианском святом. Я бросился в эту тему с увлечением, и она меня полностью поглотила. Была написана книга для ЖЗЛ, которую мгновенно издали большим тиражом – 25 тысяч экземпляров. Но этого было мало, потому что вместе с Саввой Сторожевским в той эпохе присутствовали и другие ключевые фигуры: сын Дмитрия Донского – Юрий Дмитриевич, князь Звенигородский. Жена Дмитрия Донского – Евдокия Московская. Все эти книги вышли в ЖЗЛ и сложились в трилогию. Мы очень мало знаем об эпохе, начавшейся после кончины Дмитрия Донского. И мне было интересно прикоснуться к этим страницам истории. Это было «золотое время» русских духовных подвижников, учеников Сергия Радонежского, которые основывали свои монастыри. Именно тогда преподобный Савва сформулировал идею «благочестивого княжения», актуальную и сегодня.
– Еще одна ваша книга посвящена чешским святым. А как появилась эта тема?
– Да, случилось так, что Чешское подворье Православной Церкви обратилось ко мне с предложением написать книгу о Людмиле и Вячеславе Чешских. Работа над этой книгой заняла семь лет. Я ездил в Чехию и Словакию, сидел в архивах, собирал материалы. Я думал, что книга никогда не выйдет – не было финансов. А потом Михаил Абрамов, основатель Музея русской иконы, узнал, что эта книга готова и дал средства. Также помог Владимир Ремек, чешский летчик-космонавт, который был атеистом, а потом стал христианином. Мы были у него с архимандритом Серафимом, представителем Церкви Чешских земель и Словакии в Москве. Архимандрит все и организовал, посодействовал, и книга вышла. И произвела очень сильное впечатление. Оказалось, что имя Людмила очень популярно. На службе 29 сентября в церковь святого Николая в Котельниках, собираются сотни Людмил. Я помню, мне пришлось подписывать книгу в День святой Людмилы, у меня рука отвалилась, а очередь все не заканчивалась. И я понял, что такие книги нужны. И я обратился к более серьезным темам – написал книги о святителе Николае Мирликийском и Георгии Победоносце. Святитель Николай – главный святой для очень многих людей по всему миру, а Георгий Победоносец – великомученик. И некий символ для России: георгиевская ленточка и георгиевский крест – имеют особое значение в нашей стране.
– Как отразилась на вашем внутреннем мире работа над книгами о святых людях?
– Если вы имеете в виду важность духовного делания в такой работе, то я отвечу так. Как говорят хирурги: чтобы помочь пациенту и сделать серьезную операцию, нужно быть трезвомыслящим человеком. Я стараюсь очень внимательно относится к каждой мелочи, использовать научный подход. Важно подать материал хорошим литературным языком, текст должен быть интригующим и интересным. Когда работал над книгой о святителе Николае, происходили разные небольшие чудеса при поездках в Бари и Миры Ликийские. Наверное, такое переживали многие верующие люди.
Маркелл Хутынский, автор жития преподобного Саввы, отмечал, что не может этого не написать, видимо ему, как он считал, было предначертано это сделать. Свою работу он воспринимал как зов свыше. Вот и мне кое-что было положено сделать, и я сделал. Говорят, нельзя писать иконы, не помолившись, не постясь. И житие нужно тоже писать в таком состоянии – закрыться, помолиться. Жизнеописание предполагает более свободное отношение к материалу. Но во время работы я повторяю Иисусову молитву.
– Вы не только успешный писатель, но и телеведущий. Расскажите об этой странице вашей биографии.
– На телевидение я попал случайно в 1987 году. Меня пригласили на Первый канал в одну передачу, посвященную Бортнянскому. А потом предложили поработать на Первом канале. И я делал программу «Виват, Россия» – об истории России через музыку. Я был автором и ведущим часовой программы, которая выходила раз в две-три недели, мы снимали по всей стране. Помню такой эпизод: мы идем в Киевских пещерах и попадаем на могилу Ильи Муромца. Я беру свечку и зажигаю. Люди спрашивают: зачем? Пришлось сказать: «Это не только сказочный персонаж, но и известный святой». Съемки давали возможность прикоснуться к православной культуре. А еще американцы во второй половине 90-х годов пригласили меня на стажировку в США с еще пятью телеведущими из России. Я бывал в штаб-квартире у республиканцев, у демократов, в Белом доме, в Капитолии, посещал разные штаты и крупные телекомпании. Весь этот опыт мне пригодился. В разное время я работал ведущим множества программ, преподавал тележурналистику для студентов. Сейчас я веду программу «Церковь и общество» на телеканале «Союз».
– А что вы думаете о современной русской литературе?
– Раньше литпроцесс определяли толстые журналы. Сейчас они есть, но ни на что не влияют. Современная литература продолжает быть постмодернистской. Создается масса приличных текстов. Но, на мой взгляд, мало кому удается перешагнуть важный порог, который я называю выходом в четвертое измерение. Написать то, что выводит литературу в Космос и делает ее великой, как было в XIX веке. Пастернак не случайно вывел две категории: творчество и притворство. Очень много людей притворяются, стараются быть писателями. Их поддерживают, они получают премии, а общенародной радости от этого нет. Притворство – опасная вещь. Сегодня книгу может написать любой медийный человек, и она привлечет внимание. В современной литературе важно причислять себя к бомонду. Если ты в списках этого бомонда, тебя можно назвать литератором. Бомонд пытается узурпировать некоторые литературные премии или некоторые издательства, они и определяют литературный процесс.
Настоящий писатель создает не просто персонажей, а образы и миры, напоминает, что человек создан по образу и подобию Божию. Одна из самых важных книг, которая появилась за последнее время, «Несвятые святые» владыки Тихона (Шевкунова). Вот настоящий бестселлер из разряда великой русской литературы, написанный прекрасным языком.
