Нюрнбергский трибунал — глазами советской переводчицы Ольги Табачниковой-Свидовской.

О том, каким увидела Нюрнбергский трибунал советская переводчица Ольга Григорьевна Табачникова-Свидовская (1923—2000), — ее воспоминания в полном объеме публикуются впервые, — и об основных перипетиях главного судебного процесса над нацистскими преступниками (и почему Свидовская категорически не хотела ехать на подобный процесс в Японию) рассказал на десятом, юбилейном фестивале «Красная площадь» известный историк Константин Залесский — автор книги «Нюрнберг вне стенограмм». Интереснейшее исследование Залесского претендует на победу в национальном конкурсе «Книга года» — в номинации «Humanitas». Победители будут объявлены 5 сентября в Электротеатре «Станиславский» — в рамках Московской международной книжной ярмарки.

ВОСПОМИНАНИЙ ОТКРОВЕНЬЕ

Левая сторона скамьи подсудимых. В первом ряду: Герман Геринг, Рудольф Гесс, Иоахим фон Риббентроп, Вильгельм Кейтель; во втором ряду: Карл Дёниц, Эрих Рэдер, Бальдур фон Ширах, Фриц Заукель

«…Нас гнали к траншеям, которые были вырыты для обороны города. В этих траншеях нашли себе смерть 9000 человек еврейского населения, больше ни для чего они не понадобились. Нам велели раздеться до сорочки, потом искали деньги и документы и отбирали, гнали по краю траншеи, но края уже не было, на расстоянии в полкилометра траншеи были наполнены трупами, умирающими от ран и просящими еще об одной

пуле, если одной было мало для смерти. Мы шли по трупам. В каждой седой женщине мне казалось, что я вижу маму… Один раз мне показалось, что старик с обнаженным мозгом — это папа, но подойти ближе не удалось» (Неизвестная «Черная книга». М., 2015. С. 105.).

Это фрагмент из дневника мариупольской студентки Сарры Глейх, наряду с другими архивными документами вошедший в «Черную книгу» Василия Гроссмана и Ильи Эренбурга. Журналистские публикации, научные исследования, произведения разных художественных форм и жанров о том историческом периоде перешагнули рубеж веков. Кажется, известно всё и даже больше — нет белых пятен. Послевоенное поколение, наполненное родительской и своей болью, ныне вряд ли удивишь новыми доказательствами зверской сути фашизма — ведь справедливость восторжествовала: Великий суд был… Но вопросы все равно теребят мозг и волнуют душу: как такое могло произойти. Читатели, слушатели, зрители — посетители сайта пишут об этом, нередко пересказывая запомнившиеся откуда-то эпизоды Великой Отечественной войны. Видно, современность настораживает нас.

 

Под паутинной кисеёй —

Лукавство строит мир немой…

И жадность с ненавистью в пляске

Кружит, меняя рьяно маски.

Земля в тумане ирреальности —

Нацизма тень блуждает в данности.

 

Случайное не бывает случайным, и однажды у меня в руках оказались пожелтевшие от времени машинописные страницы с многочисленными чернильными правками — рукопись дневника Ольги Григорьевны Табачниковой-Свидовской «Нюрнберг вне стенограмм». Очевидица грандиозного мирового события оставила нам свои заметки.

— Мы познакомились с Ольгой Григорьевной Табачниковой (в девичестве Свидовской) в 1975 году, когда я пришла работать в английскую редакцию газеты «Московские новости», — рассказывала Валерия Львовна Алёшина. — Это была крупная женщина с энергичным лицом, неразговорчивая и очень сдержанная. Оживлялась она только при разговоре о театре и балете. Ольга Табачникова была первым браком замужем за Юрием Ильичом Табачниковым, работавшим в английской редакции Radio Moscow. У них сохранились хорошие отношения на протяжении всей жизни. Впоследствии Ольга Григорьевна вышла замуж за Бориса Александровича Львова-Анохина, известного театрального постановщика и критика. Я бывала у них дома на Олимпийском проспекте, где чета жила с мамой Бориса Александровича — Лидией Митрофановной. Ольга Григорьевна редко рассказывала о своей работе в Германии, детали которой нашли отражение в ее воспоминаниях. Лишь после регулярных встреч с ветеранами процесса в Нюрнберге, она грустила об уходящих из жизни друзьях. После неожиданной смерти Ольги Григорьевны ее муж показал мне эти мемуары, которые пытался напечатать. Не знаю, насколько успешными были его попытки… Борис Александрович скончался от сердечного приступа ночью, не дождавшись «скорой помощи». Незадолго до своего ухода он дал мне почитать воспоминания Ольги Григорьевны. Так эти листки остались у меня. Детей у них не было, — завершила Валерия Львовна, протянув мне рукопись.

Об историческом процессе планетарного значения опубликованы тома документальных, научных, журналистских изданий. Архив грандиозен. А «личные впечатления» могут ли быть интересны ныне… Некоторые — как правило, одни и те же — эпизоды воспоминаний О. Г. Табачниковой-Свидовской появлялись в наших СМИ к известным памятным датам. Однако целостное описание день за днем происходящих событий с тонкими подробностями политических акцентов создает особую картину времени. И вот уже читатель анализирует, мыслит, проводит параллели. Вероятно, именно этого хотела Ольга Григорьевна, выдержав значительный срок — сорокалетие. «Перестройка» в действии. Думай, народ, думай…

И редакция РИА-РОСА думала: публиковать или… Выпустили в «интернетный» свет три скромные части — по сути, отдельные фрагменты дневника-монолога — в память о человеке, гражданине и тех незабываемых днях истории, оставив за собой право свободного порядка частей авторского текста для представления читательской аудитории. И зерно было брошено ко времени.

Зинаида Федотова

ВОСПОМИНАНИЯ

Фридрих Паулюс приносит присягу на заседании Международного военного трибунала в Нюрнберге

По классическим законам драматургии нельзя начинать трагедию или драму с кульминационной точки. Предполагается, что как действие, так и интерес к нему должны последовательно и неуклонно нарастать. В журналистике законы несколько иные: кульминация должна всегда служить как завязкой, так и изначальным «зерном», и лишь потом можно нанизывать детали и подробности, хоть до самого конца.

Мои записи не предназначаются ни для печати, ни для сцены. Международный военный трибунал в городе Нюрнберге, где перед Судом народов предстали почти все главари нацистского Третьего рейха, явил собой не что иное, как последнюю точку — эпилог — кровопролитнейшей мировой войны, унесшей не один десяток миллионов жизней и стоившей неисчислимых жертв.

К величайшему сожалению, отнюдь не все руководители национал-социалистического режима оказались на скамье подсудимых в Нюрнберге. Скорее наоборот: из высших руководителей Третьего рейха лишь немногие предстали перед судом. Большинство из них покончили с собой, причем именно с целью не нести ответственность за совершенные ими преступления. В своем Политическом завещании единоличный руководитель нацистского государства — фюрер и рейхсканцлер Адольф Гитлер — прямо заявил: «Я не хочу попасть в руки врагов, которые для увеселения своих подстрекаемых масс нуждаются в инсценированном евреями зрелище. Поэтому я решил остаться в Берлине и здесь добровольно избрать себе смерть в тот момент, когда я буду уверен, что местопребывание фюрера и канцлера уже не может быть больше удержано. Я умру с радостным сердцем…» Среди подсудимых лишь Германа Геринга — наци № 2 — можно отнести к наивысшим иерархам Третьего рейха. К нему можно было бы добавить Мартина Бормана, дело которого рассматривалось заочно, если бы мы сегодня не знали, что к моменту начала процесса он уже более полугода был мертв…

Таким образом, ни Адольф Гитлер, ни руководитель пропаганды, организатор антисемитских кампаний и уполномоченный по тотальной войне Йозеф Геббельс, ни рейхсфюрер СС, шеф полиции, имперский министр внутренних дел и имперский уполномоченный по консолидации германского народа Генрих Гиммлер не предстали перед земным судом. Что, впрочем, ни в коей мере не умоляет всемирного значения Международного военного трибунала. (* Оригинальный текст, естественно, сохранен в целости и сохранности, однако возникла необходимость в том, чтобы для удобства читателя сопроводить его комментариями. Далее они даны либо во врезках, либо в сносках, а также в квадратных скобках в тексте. Комментарии подготовлены К. А. Залесским.)

Я не собираюсь анализировать ход процесса и не имею права на оценки. Волею судьбы в совсем молодом возрасте я оказалась в гуще событий глобально-исторического значения. Но кем я, в сущности, была? Маленьким винтиком огромной и сложной, иногда не совсем отлаженной машины. Каждому «винтику» нужно было четко понимать свое место. Только при этом условии можно было рассчитывать на то, что работа машины будет безотказной.

В моей личной судьбе на процессе наивысшей точкой, иначе говоря — кульминацией, оказалось участие в операции по тайному ввозу бывшего [генерал-]фельдмаршала [Фридриха] Паулюса в Нюрнберг. Вот с этого, я думаю, и следует начать…

Читайте также: «Метро» — о книге «Нюрнберг вне стенограмм»