Александр Сенкевич – о жизни и творчестве.

Успех его захватывающей книги «Будда» по нынешним временам невероятен: тираж «Будды» в серии «ЖЗЛ» разошелся, и теперь «Молодая гвардия» выпустила подарочное издание этой психологической и страстно написанной книги.

— Презентация моего «Будды» состоялась 16 марта на Большой сцене, в первый день Парижского книжного салона. Лев Данилкин, автор книги «Ленин», и я со своей книгой о Будде представляли самую многолетнюю книжную серию «Молодой гвардии» — «Жизнь замечательных людей». Нас послушать пришло много людей: ведь доктрины Ленина и Будды несовместимы. Каждый из нас защищал своего кумира с пылом и страстью. Действительно, предложенные Буддой и Лениным концепции будущего человечества представляют две альтернативные линии человеческой жизни. Наши выступления перед французами сопровождались синхронным переводом.

— Французская молодежь не утратила интереса к чтению?

— Больше всего меня потрясли толпы людей — детей, подростков, студентов и молодых родителей с детьми. Для молодежи до 18 лет вход был бесплатным. В кассы за билетами на книжный салон стояли длиннющие очереди. Парижане в который раз подтвердили свою любовь к книге. Российская программа была огромна. Россия выступала здесь как почетный гость. Нам были выделены лучшие площадки для экспозиции книг и выступлений.

На Парижском книжном салоне. Лев Данилкин, исполнительный директор издательства «Молодая гвардия» Роман Косыгин, директор - главный редактор издательства «Молодая гвардия» Андрей Петров, Александр Сенкевич

Слава о нем еще не гремела, когда он впервые пришел в отдел литературы и искусства «Московского комсомольца». В те годы Сенкевич слыл успешным индологом, а вскоре защитил докторскую диссертацию. О его поэтической одаренности раньше всех догадался и высказал свое мнение знаменитый Арсений Тарковский, а его книгу об известном индийском поэте Хариваншрае Баччане, переведенную на язык хинди, высоко оценила премьер-министр Индии госпожа Индира Ганди. Ныне просвещенная публика заполняет залы, где Сенкевич читает свою лирику и увлеченно, даже азартно общается со своими читателями.

Вдохновленный живым общением с читателями «Будды», Сенкевич расширил горизонт своих творческих возможностей. И вот еще одна новость: Ренэ Герра, спаситель творческого наследия русских художников-эмигрантов, приобщил его к захватывающему сюжету о русской Ницце — о царях, об императрицах, о творческих и интимных связях, столь интересных нашим современникам. Совместно написанную книгу о русской Ницце и ее окрестностях они предполагают издать в конце этого года.

Еще перед отъездом Сенкевича в Париж я предложила ему пообщаться с читателями «МК». 23 февраля в промерзлом Подмосковье, в доме его дочери Кати, мне удалось увидеть, с каким восторгом бросился к нему его внук Петя Шульпяков — он еще в четвертом классе, но уже азартен в играх и в познании. Мне пришлось их разлучить…

— Сенкевич, после нашей первой встречи прошли десятилетия, ты уже дед и известен не только в России. Признайся, чувствуешь ли ты в себе внутренние перемены? От чего отказался? Что приобрел на пути к самосовершенствованию? В чем улучшил себя, а в чем — пострадал?

— Могу признаться: в молодости я был излишне самонадеян. А с годами, как мне представляется, избавился от греха гордыни. Вообще-то, Наталья Александровна, мы относимся с тобой к поколению, жившему в трех эпохах и существующему в четвертой. Поэтому-то внутренние перемены для всех, кто выжил и живет по сей день, были неизбежны. Ведь одна эпоха отрицала предыдущую. Сталинская эпоха, в которой я провел детство, а ты — еще и юность, не согласовывалась с хрущевской, хрущевская — с брежневской. А нынешняя, в которой мы находимся, — со всеми тремя. Сейчас есть попытка представить их как нечто целое, но это ложь. Мелодии у всех эпох разные, и слова песен так же. Их не подогнать, как ни старайся, под французскую песенку, которую в русском переводе пел Леонид Утесов: «Все хорошо, прекрасная маркиза». Все три эпохи ваяли каждого из нас по-своему. В социально-политическом смысле все мы — невообразимое смешение противоположностей. Как ни печально признать, я тоже эклектическое создание. Единственное, что спасает, — это великая русская поэзия, в которой линия жизни порядочных людей прочерчена ясно и понимается без кривотолков.

Читайте также: Моцарт оттепели. Александр Сенкевич – о книге «Шпаликов»

— Это естественно: поэзия диктует творцу внутреннюю погруженность в самого себя.

— Наверное, так оно и есть. Однако меня сейчас захватывает проза. И представь: нахожу удовольствие в газетной литературной критике — осваиваю новый для себя жанр. Из-за перехода от одного прозаического жанра к другому поэтическая лира стоит одиноко где-то в углу моего подсознания. Такое состояние меня скорее огорчает, чем радует: мое поэтическое наследие за последнее время увеличилось всего лишь на несколько стихотворений.

— Что случилось? Что произошло? Наверное, твой внутренний чуткий аналитик не очень доволен будничным настроением современников?

— Расскажу тебе об одной курьезной догадке. Она меня повергла в уныние, поскольку засвидетельствовала триумф невежества среди моих современников. В бюллетене посольства Индии в России «Индийский вестник» (май 2017 г.) было напечатано мое старое, не раз публиковавшееся стихотворение «Дхармасала». Его появление на страницах посольского журнала сопровождало следующее вступление. Цитирую по памяти: «Стихотворение этого номера, посвященное резиденции Далай-ламы в Дхармасале (Индия), написано Николаем Рерихом. В этом стихотворении есть пронзительные строки, объясняющие, почему выдающийся деятель русской культуры так любил Индию». Далее идут строки, которые Николай Константинович просто не мог написать, живя в гималайской долине Куллу. Ты их, наверное помнишь: «Себя в себе самом легко уничтожая, // зачем мне фимиам и приторный елей? // Блаженны будут те, кому страна чужая // земли своих отцов желанней и теплей».

Сектор ZERO: Вопрос Александра Сенкевича в 4-м раунде Клуба знатоков «ЖЗЛ»

О чем думал публикатор, ведь Николай Рерих умер в 1947 году, а Далай-лама XIV бежал в Индию из Китая в 1959 году. Ради справедливости скажу, что индийские дипломаты, обнаружив ошибку, тут же подтвердили мое авторство и принесли извинения в августовском номере «Индийского вестника» за тот же прошлый год. Эта история лишний раз подтвердила известную истину. Если ты сочинил что-то стоящее, неважно, стоит под ним твоя фамилия или нет. В этом случае говорят: слова народные.

— Твое признание меня обрадовало: по откровенному самоанализу ты сближаешься с нашими классиками, чье поэтическое наследие не утяжелено стихотворной чепухой или неглубоким сочинительством. Иные наши современники самовлюбленно гордятся множеством толстых томов словесной чепухи.

— Я в этом не вижу ничего плохого. Графомания — можно сказать, это радикальное психотерапевтическое средство, избавляющее многих людей, как формулировал Будда, от помрачений сознания. Пусть уж лучше пишут стихотворную чепуху, чем безобразничают и врут по любому поводу.

— Твой восприимчивый мир в экзотической Индии подвергся своеобразной экзальтации, и сквозь ее эмоциональное колдовство ты провидел благотворный дух Гаутамы Будды. Твое провидение являлось тебе на горных тропах и под тем же небом, что вдохновляло и мудреца Будду. Читая твою книгу, невольно восклицаешь: как тебе все удалось перенести на бумагу — свои ощущения и мистику общения с давно ушедшим из дольнего мира мудрецом?

— Книгу писал я уже дома, не в Индии. Писал не авторучкой на бумаге — изливал свое состояние на компьютере. Иногда это была медитация. Я сосредотачивался на одной из многих мудрых мыслей Первоучителя. Вылавливал возникающие во мне слова и, чтобы передать их суть, неоднократно повторял их, сложившихся во фразы. Я словно беседовал с Буддой, выходя при этом из рамок обыденного сознания. Старался объяснить самому себе, в чем главное откровение Первоучителя. Могу засвидетельствовать: в моей книге не какой-то «шаблонный» Будда, а мною глубоко пережитый и соотнесенный с моим жизненным опытом. Это действительно мой Будда, каким я его понял после внимательного прочтения буддийских наставлений и путешествий по буддийским монастырям. Этот образ, как я его увидел, далек от общепринятых представлений о нем. И моя книга по своей сути — попытка приблизиться к Первоучителю, выявить и принять главные мысли его вероучения, необыкновенно полезные для современного человека. Одна из них: не врать хотя бы самому себе, не уподобляться Манилову, одному из хорошо нам знакомых гоголевских персонажей.

— Приходилось ли бывать в буддийских монастырях?

— Жил подолгу. Буддизм ведь был изгнан из Индии. А действующие монастыри в подавляющем большинстве принадлежат тибетцам. Сам Будда по происхождению был индийцем. В нынешние времена буддизм востребован и адекватно понят в цивилизованном мире Запада. И об этом моя книга. Поэтому я часто привожу в ней размышления, мнения о Будде и его учении не только буддологов разных стран, но также русских и западных писателей: Ивана Алексеевича Бунина, Жана Кокто, Генри Миллера, Гертруды Стайн, Германа Гессе.

Читайте также: Открытие Индии. «Наш эксклюзив»: Александр Сенкевич

— Признайся, не являлся ли Будда тебе во сне?

— Он находился со мной рядом, словно пребывал в яви. Ему был ненавистен ход эволюции, в основе которой — нескончаемые массовые убийства. Ему не давали покоя мысли: почему так несправедливо устроена жизнь, когда сильные гнобят слабых? И есть ли какая-то надежда на бескровное будущее живых существ?

Будда был первым, кто предоставил людям четкую программу, как жить, чтобы мечта превратилась в явь. Но не так быстро и не таким путем, как мы пели в «Марше авиаторов»: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью». Эту песню, переведенную на немецкий язык, распевали в 20-е годы немецкие коммунисты, а в 30-е — штурмовики СА.

Будда же предпочитал идти на мудрые компромиссы, чтобы избежать кровопролития. Необходимо перенаправить свое сознание к мирному сосуществованию людей, безуспешно убеждал он правителей.

— В сегодняшней жизни какая мысль Будды нам особенно важна?

На ММКВЯ—2017

— Надо относиться к каждой человеческой жизни как к величайшей ценности. Этот гуманизм должен проявляться и в отношении к братьям меньшим.

— У нас сейчас простой народ не в состоянии позаботиться по-настоящему о себе, особенно в провинции. Беды стали рядовым явлением. Похоже, правительству не до бедноты, оно печется о верхушке, владеющей безнаказанной возможностью обогащения за счет наших недр. Писатели все это видят, но нынче к этим проблемам всерьез подступиться опасно.

— Чтобы осознать в художественных образах, что происходило и происходит в нашей стране, начиная со второй половины восьмидесятых годов прошлого века и до наших дней, стоит обратиться к жанру эпического романа. У нас развернулась и заматерела коррупция — сверху донизу. Врать приучились вдохновенно, с пафосом. Многое делаем через пень-колоду и на голубом глазу. Кого-то убивают, кого-то грабят… Все телевизионные каналы отданы детективам и сериалам, в которых показывают сращивание представителей правоохранительных органов с бандитами. Честные и порядочные люди гибнут, мерзавцы выживают! Кажется, что мы летим в пропасть. Неужели точка невозврата пройдена? Кто может остановить это нравственное падение?

Ситуация, чем-то схожая с Гражданской войной. И она гениально воссоздана Иваном Шмелевым в «Солнце мертвых» и Иваном Буниным в «Окаянных днях». Мои соотечественники в своем большинстве оказались неподготовленными к новым обстоятельствам социальной и духовной жизни. Я эту ситуацию зафиксировал в стихотворении «Выпускали стрекоз на мороз». Оно было опубликовано на страницах «МК» еще в 1994 году. Вместе с тем не хочу верить, что все происходящее безнадежно и что выхода нет.

Если ты писатель земли русской — забудь о небе страха, о котором писал Александр Солженицын, а художественно исследуй общество и находи в нем мучающие его язвы. Чего-чего, а свободы творчества в нынешней России сверх меры. Такое иногда читаю, словно нахожусь в Третьем рейхе…

Слушайте также: Буддизм – религия или философия?

— Вспоминаю строки из твоего стихотворения «Остафьево»: «И вера убывает, как вода, / во время затянувшегося пекла, / и правду разъедает клевета, / и речь звучит расплывчато и бегло». За этими строчками стоят судьбы многих честных и нравственных людей. Чью душу тебе хотелось бы воскресить? Чью драматическую жизнь приблизить к страдающей душе народа?

— С давних пор я размышляю о личности, таланте и судьбе Венедикта Васильевича Ерофеева. Анализируя детали драматической жизни автора книги «Москва–Петушки», осознаю мудрость его суждений. Что его отличало от большинства советских писателей? Абсолютное отсутствие двоемыслия. Иосиф Бродский понимал двоемыслие не в общепринятом смысле: говорю одно, а думаю другое. Он трактовал это понятие гораздо глубже. В стране воинствующего атеизма и бесовщины, как сказали бы верующие люди, — двоемыслие и двоедушие были распространены повсеместно.

Венедикт, человек верующий, спасался от советской власти с помощью показного пьянства по примеру китайских поэтов Средневековья. Ведь пьяные речи никто серьезно не воспринимает, думали китайские императоры — и в этом сильно заблуждались. Однако тяга Ерофеева к алкоголю у его биографов сильно преувеличена. Они часто отождествляют героя поэмы «Москва–Петушки» с ее автором. Это неправильно. Умственной деградацией писатель не страдал, о чем можно судить по его самым последним интервью.

Знаешь, с чего началась социальная драма Венедикта Ерофеева? В его тумбочке кто-то обнаружил Библию, после чего его исключили из Владимирского государственного педагогического института. С этого события пошла ерофеевская бездомная и скитальческая жизнь. Он ведь не только читал Библию. Он еще и рассуждал о мудрости священной книги среди своих однокашников-студентов.

Читайте также: Западники и славянофилы. Александр Сенкевич – к 95-летию «Молодой гвардии»

А нынче представители так называемой элиты ходят в церковь, осваивают Библию. Это похвально. Настораживает другое. Им важно, чтобы молочные реки с кисельными берегами текли исключительно в их сторону и не оскудевали. Мол, помолимся — и все грехи простятся. Разумеется, жизнь разнообразнее, и в ней бывают исключения.

Вообще-то я по своей натуре оптимист. Руководствуюсь народной мудростью: «Солнца нет, зато месяц светит». И еще одним изречением: «Утро вечера мудренее». В России, если что-то доходит до крайности, народ просыпается, и его уже на мякине не проведешь.

«Московский комсомолец»