В 2022 году «Молодой гвардии», старейшему из ныне существующих издательств страны, исполняется 100 лет.

Наталья Петрова — историк, писатель:

— Моё знакомство с издательством «Молодая гвардия» началось в 1979  году, когда к нам на истфак пришёл Сергей Семанов. Он заметно отличался от других преподавателей: во-первых, был главным редактором не академического, а популярного журнала «Человек и закон», во-вторых, открыто и без боязни рассказывал на лекциях об экономическом благополучии рабочего класса и зажиточном крестьянстве России начала XX века, о  событиях Кронштадтского мятежа 1921 года, с нескрываемой симпатией отзывался о белых в годы Гражданской войны. Словом, история в его изложении заметно отличалась от многотомной «Истории Великого Октября» под редакцией академика Минца.

На факультете говорили (негромко), что он использовал в своих работах запрещённую  эмигрантскую литературу и даже брал интервью у выживших вдов «белых» генералов, цитировал написанное в эмиграции Буниным, Шмелёвым, Зайцевым. Предложенная им тема семинара тоже выбивалась из общего ряда: культура России 1920-х годов. Всего этого оказалось достаточно, чтобы наш четвёртый курс валом повалил к нему. Брал он не всех, но нам с Сергеем Дмитриевым повезло – нас он взял, и темы для докладов предложил интересные: я выясняла, насколько соответствует (или не соответствует) историческим реалиям фильм Эйзенштейна «Иван Грозный», а Сергей, кажется, изучал печать1920-х годов.

Сергей Николаевич Семанов

Когда мы читали наши опусы, он обращал внимание не только на итоги изысканий, но и на язык, стиль изложения.

– Что это за выражение – «источниковедческая база»? – недовольно спрашивал он у меня.

– Ну, так принято говорить об источниках, на которые опираешься.

– По-русски так не говорят, звучит ужасно – как «овощебаза», – бурчал Семанов. – Хотите академизма – используйте выражение «корпус источников», всё лучше.

Первым нашим домашним заданием стало прочитать «Тихий Дон» Шолохова.

– Зачёт по русской литературе мы сдали на втором курсе, – удивились мы такому странному заданию. Дело в том, что наша альма-матер возникла из Московских высших женских курсов, где исторический факультет был объединен с филологическим. Поэтому, продолжая традицию, нам читали историю русской и зарубежной литературы.

– А теперь не для зачёта прочтите, – настаивал Семанов. –  Потом побеседуем.

Михаил Александрович Шолохов в «Молодой гвардии»

И мы беседовали. Оказалось, «Тихий Дон» не только уникален как литературное произведение – он представляет собой энциклопедию русской жизни начала XX века и является свидетельством эпохи, что для историка бесценно. Во время обсуждений словесная шелуха острот из околоинтеллектуальных кругов о «шолоховском натурализме» слетала быстро, уступая место вдумчивому отношению к поступку писателя, так талантливо очеловечившему кровавое месиво Гражданской войны. Не скажу за всех семинаристов, но для меня«Тихий Дон» тогда открылся заново.

До прихода в наш институт Семанов возглавлял редакцию «ЖЗЛ» и часто упоминал книги серии – и те, что уже вышли в «Молодой гвардии», и те, что ещё готовились к изданию. От него мы впервые услышали имена Юрия Лощица, Олега Михайлова, Юрия Селезнёва, Петра Палиевского, прочитали «Сковороду», «Суворова», «Достоевского», «Гончарова», «Макарова».

Мы много говорили о русской литературе, Семанов цитировал фрагменты из статей Палиевского, и тогда уже не одна история, но и русская литература виделась в ином, чем прежде, ключе. Чего стоили хотя бы вот эти, поистине провидческие строки из письма Чехова: «Под флагом науки, искусства и угнетаемого свободомыслия у нас на Руси будут царить такие жабы и крокодилы, каких не знавала даже Испания во время инквизиции. Вот вы увидите! Узость, большие претензии, чрезмерное самолюбие и полное отсутствие литературной и общественной совести сделают своё дело…»

Говорили о народности, которая представала не в облике заскорузлых ивечно недоедающих крестьян русской деревни, о которых нам неустанно вещали учебники и монографии, а во всей полноте и сиянии жизненной красоты, являвшейся со страниц «Лада» Василия Белова. Об этой книге, изданной «Молодой гвардией», мы тоже впервые услышали на семинаре:

– Готовится к печати книга Василия Белова «Лад», – и мы записали название, чтобы потом почитать в библиотеке.

Хорошие книги в ту пору не покупали, а «доставали» – как всё дефицитное. Помню, как Николай Павленко, когда ему приносили подписывать «Петра I», хитро щурясь,спрашивал студентов:

– И почём она нынче у спекулянтов?

Николай Иванович Павленко

Эти книги расширяли наши горизонты, поднимали понимание истории до философии, зароняли в набитые материализмом головы зёрна сомнения – и не только в незыблемости «устоявшихся» в науке оценок, но и в безграничных возможностях самой науки. Так началось моё знакомство  – сначала заочное – с издательством «Молодая гвардия».

В 1989 году туда перешёл работать Андрей, и знакомство стало очным. Были совместные поездки по городам и весям с сотрудниками издательства – Ганичевыми, Лыкошиными, Дмитриевыми,  Перевезенцевыми, Ерёменками и Андреем Никитиным, было путешествие на машинах в Великий Новгород с Ивашнёвыми и Аксёновым. И первая рукопись, которую редактировал Андрей, тоже была про путешествия – «За тридевять земель» Игоря Бончковского (он печатался под псевдонимом Скарбек) о первопроходцах Русской Америки.

А потом наступили смутные времена. Помню, как в начале 2000-х я стояла в книжном магазине на Большой Полянке у полки с ЖЗЛ и недоуменно читала корешки: «Марина Мнишек», «Лжедмитрий I», «Лжедмитрий II», «Василий Шуйский». И это все, о ком следует помнить? Ни одного героя? «Вот оно и пришло, царство жаб и крокодилов, о котором пророчествовал Чехов, – с горечью думала я, – и нынешняя смута как в зеркале отразила Смуту начала XVII века с еёторжествомэгоизма, подлости и корысти».

То ли пошли в рост семена, посеянные щедрой рукой моих талантливых преподавателей, то ли «жабы и крокодилы» раззадорили, только я решилась: если о ком и писать в «ЖЗЛ», то о Скопине-Шуйском, который не запятнал себя ни изменой, ни предательством. Решилась – и отправилась в издательство.

– Да кто о твоём Скопине читать будет? Кто о нём знает, хоть он и Шуйский? – отмахивался Андрей от моего предложения издать книгу.

– Для того и писать буду – чтобы узнали.

– А покупать его кто будет? Ты пойми: времена изменились, книгоиздание больше не является государственной политикой, условия диктует рынок. И книжный бизнес – в первую очередь бизнес. Это раньше мы перед книгой благоговели, а теперь она – товар.

– Книга не может создаваться исключительно ради прибыли, она – не товар!

– Это ты так думаешь в своих мечтах об идеале.

– Не я одна. Министр финансов Николая I Канкрин тоже говорил: «Это навоз – товар. А книга – не товар».

Так мы препирались без малого месяц, пока однажды, наскучив нашими пикировками, он не махнул устало рукой.

– Ладно, хочешь – пиши. Но договор я с тобой заключать не буду. Издам, если хорошо напишешь.

Так для меня блеснул луч надежды на тёмном небосклоне книгоиздания.

К тому времени «Русское слово» напечатало и трижды переиздало мою книгу очерков «Защитники земли Русской», где была главаи о Скопине-Шуйском. Писала я для подростков, книга расходилась быстро, и Андрей как-то шутливо посетовал, подписывая экземпляр для своего сына:

– Каких только книг нет у Тихона! А твою он зачитал до дыр, даже на ночь под подушку укладывает!

Но то очерк, а здесь – книга. На семинаре у Николая Ивановича Павленко мы учились писать биографии, он, не жалея на студентов времени и сил, распахивал двери своей авторской кухни. «Историческая обстановка, окружение и деяния вашего героя – вот из чего складывается исторический портрет, – повторял Павленко. – Остальное дело техники и умения. Не пишите тяжеловесно и сложно, если вашу книгу можно будет читать, лёжа на полке в вагоне – считайте, она удалась».

– Напишу биографию Скопина-Шуйского так, чтобы её можно было читать, лёжа на диване. Оценишь.

Это была, наверное, самая сложная их трёх моих книг в «ЖЗЛ» – слишком мало имелось на тот момент известий о Скопине, и компилировать, как это водится нынче, было нечего. И самое главное – источники не сохранилини одной индивидуальной черты полководца. Как с таким багажом начинать?

Весной того же года на конференции в Самаре я познакомилась с протоиереем Николаем Агафоновым (ныне покойным), талантливым прозаиком и светлым человеком, и поделилась своими сомнениями.

– Обязательно пишите! Ведь Смутное время – это возможность рассказать и о патриархе Гермогене, и о затворнике Иринархе, и о защитниках Троице-Сергиевого монастыря.

Получив благословение и поддержку, яприступила к работе. Написала в архив Швеции, засела за Разрядные книги, читала найденные и опубликованные в последние десятилетия новые документы, в том числе надиктованные самим полководцем.

К тому же нам, испытавшим на себе хаос и беззаконие 1990-х годов, теперь иначе виделась психология поступков тех, кто жил в Смуту начала XVII века. И резче очерчивались  параллели трёх смут в России – начала XVII века, начала XX века и его конца. Вспоминались уроки прочтения «Тихого Дона», когда мы учились не делить людей на белых и красных, не искать правых и виноватых, а изучать взлёты и падения человеческой натуры, испытания характеров на прочность.

Материал я искала и собирала два года. Ещё столько же писала, переписывала, редактировала переписанное и снова писала. В общем, обычное дело. Андрей оценил – и напечатал. Он умел радоваться чужим победам, умел находить нужные слова и не скупился на похвалы: не для лести – для поддержки.

С Андреем Витальевичем Петровым. 1979 год. IV курс Московского государственного педагогического института им. В. И. Ленина

Зная мой многолетний интерес к Восточной войне, писать об адмирале Нахимове предложил уже сам. После выхода книги в 2019 году одобрил и новый замысел – книгу о первопроходцах и созидателях Русской Америки. Он же посоветовал объединить несколько биографий под одной обложкой. И потом весь год подгонял меня, будто предчувствуя свой уход:

– Пиши быстрее. 

И неизменно добавлял: 

– Но не в ущерб качеству.

«Пионеры Русской Америки» вышли в сентябре 2021 года. Только он их уже не увидел.

Я смотрю на обложку, на иллюстрации Ивана Кускова к книге «За тридевять земель», которые я включила в свою книгу и которые мы когда-то разглядывали с Андреем вместе, и думаю о том, как рано он ушёл из жизни. Но сколько сохранилось в памяти! Оно останется с наминавсегда.

«В зеркале высокого и непреходящего прошлое значительно ближе настоящего…», – этот эпиграф он написал для серии «Близкое прошлое». Придумал её он. Как и многое другое.