3 мая — годовщина кончины Валентина Федоровича Юркина, возглавлявшего «Молодую гвардию» в 1985—2022 годах.

В преддверии этой даты предлагаем вашему вниманию фрагменты незаконченной автобиографии В. Ф. Юркина (подготовил Сергей Коростелев) и воспоминания его друзей и соратников.

ДЕТИ ВОЙНЫ

Из автобиографии В. Ф. Юркина

Место рождения в значительной степени влияет на мироощущение человека, формирует его личность <…> и в некотором смысле определяет его жизненное назначение, будущее главное дело жизни. Куприн писал: «Родина — это первая испытанная ласка, первая сознательная мысль, осенившая голову, это запах воздуха, деревьев, цветов и полей, первые игры, песни и танцы… Это последовательные впечатления бытия: детства, отрочества, юности, молодости и зрелости».

Троица русских городов — Липецк, Елец и Задонск — воплотила в себе то неотъемлемое чувство «малой родины», которое самым непосредственным образом повлияло на мироощущение нашего героя <…>. Именно в этих краях 18 апреля 1940 года родился Валентин Федорович Юркин. Село Донское — его исток истоков.

Липецкая черноземная земля богата не только своими урожаями, но и плодовита выдающимися личностями, которыми щедро вскормлен этот благодатный край. Иван Бунин, Василий Розанов, Николай Семашко, Тихон Хренников… В разное время пути судьбы приводили сюда Петра I, Александра Пушкина, Василия Жуковского, Михаила Лермонтова, Максима Горького, Илью Репина, Михаила Булгакова. Тут, в имении Бегичевка, бывал и Лев Толстой, а в 1910 году на железнодорожной станции Астапово нашел свое последнее пристанище.

Места эти уникальны. Здесь находится самый маленький в мире заповедник — Галичья Гора, славящаяся своей разнообразной и загадочной природой, которую даже называют диковинной.

Тут же Задонск, известный не только своим монастырем и именем Тихона Задонского, но и тем, что в начале ХХ века здесь появился синематограф — один из первых провинциальных кинотеатров Российской империи. Вполне возможно, что именно его имел в виду Осип Мандельштам в своем стихотворении «Кинематограф».

Старожилы Задонска любят вспоминать легенду о том, как Пушкин, будучи проездом, заезжал в один из местных трактиров и от души лакомился бирючками (вид рыб из рода ершей; также — донской ерш. — С. К.). Угощение ему настолько понравилось, что он благосклонно отозвался о самом заведении, чем окончательно покорил хозяина трактира.

<…>

Вернемся к Донскому. Оно не раз меняло свое название. Вначале возникло как Студенец, затем — Патриаршее — «село казенных крестьян, 710 душ мужского пола, удобной земли 7259 десятин 740 саженей, неудобной земли 298 десятин 1199 саженей» (Фонд 1354. Планы дач Генерального и Специального межеваний // Российский Государственный Архив Древних Актов. Прим. авт.). Позже было переименовано в Водопьяново по фамилии легендарного полярного летчика. Наконец, в 1957 году обрело свое одноименное название.

Как много связано у нашего героя с Донским! Тут каждая проселочная дорога, каждый поворот хранят множество щемящих воспоминаний. Вот отсюда детьми они уходили ловить голубей, а там бегали в церковь, превратившуюся в послевоенное время в кинотеатр. Приходилось пробираться в него украдкой, через подвал. Тут встречались с другом Юрой <…>.

Валентин был слишком мал, чтобы запомнить, как началась война. Зато, как и любимый им со школы Лев Толстой, хорошо помнил свои первые сознательные ощущения жизни.

Темный вечер, сельский дом. Вале всего год. Он стоит, упершись маленькими ручонками в оконный косяк. Окошко маленькое, почти с ним в рост. Холодно, из-под щелей дует сильный пронзающий ветер. Холод стекла обдает малыша до мурашек. Но там, за окном, еще тревожнее, потому что темно. А главное, рядом нет мамы. Отсутствие мамы и темнота кругом порождают чувство большой и нестерпимой тоски...

Второе воспоминание зимнее и уже отчетливо военное. Его душит кашель. Слышно, как под окнами тренируются солдаты из расположившейся поблизости воинской части. Мама попросила тамошнюю медсестру послушать легкие сына. Он чувствует холод ее шинели, который при высокой температуре приятен, слышит неотчетливый разговор взрослых…

<…> Не случайно «детьми войны» называли не по дате рождения, а потому, что у детей было отнято детство. Они были воспитаны не родителями, а беспощадной войной.

Но в детстве не ощущаешь всей силы таящейся вокруг опасности. Вот и Валя вспоминает, как в 1941-м лучшим развлечением для ребятни было лазанье по блиндажам, капонирам и окопам. Он запомнил санитарный самолет С-4, стоявший в центре села, военных в темно-синей армейской форме, рассказы матери о том, как в ночи пробирались по деревне немецкие шпионы…

Летом 1942 года запомнилось таким сюжетом: он, двухлетний кроха, ковыляет от дома к дому и в конце деревни, в саду, видит спрятанный санитарный ПО-2. И рядом военные в черной форме.

Чуть позже вместе с остальной ребятней Валька жадно обследовал окопы и блиндажи, пулеметные гнезда по дороге в Елец, замаскированные места для артиллерии и танков в близлежащем лесу. Отсюда, с высоты пригорка, особенно хорошо просматривался низкий противоположный берег Дона, откуда могли прийти немцы. Слава Богу, не пришли. Группа армий «Центр» рвалась к Москве, видимо, наше село стратегического значения для вермахта не имело…

В двух-трех километрах от Донского проходила железная дорога. По ней возили трофейное оружие на переплавку в Липецк. Ребята постарше на ходу запрыгивали в поезд и хватали что попало, кому-то даже достался немецкий короткоствольный автомат. Валя тоже был среди них. Звуком оружейного выстрела, прогремевшего поблизости, его было не напугать.

<…>

Случались в то время редкие праздники. В памяти нашего героя запечатлелся удивительно манящий запах тушенки, казавшейся тогда невероятно вкусной. Это после военных в доме осталось несколько консервных банок. Мама аккуратно отрезала каждому по кусочку.

Или нелюбимое по весне занятие — работа в огороде — вдруг превращалось в поле чудес, где можно было найти клад — целую картофелину, нечаянно оставшуюся в земле с осени. И тогда мама варила из нее суп, казавшийся наваристым.

А сколько было радости, когда удавалось попасть в кино! Сила воздействия фильмов была огромная. Наш герой вспоминает, как в зале бывшей церкви Донского шел показ «Битвы под Сталинградом». Там был эпизод: советский солдат с автоматом залег за углом дома, а фашист, подкравшись сзади, стоит над ним, готовый вонзить штык в спину. Зал наблюдал за сценой, затаив дыхание. В этот момент местный немой со страшным мычанием вскочил с первого ряда и со всей силы швырнул в экран увесистый кусок кирпича. Испуганный киномеханик вынужден был остановить показ.

Полнейший и неописуемый восторг охватывал мальчишек, обсуждавших ключевой момент в фильме «Подвиг разведчика», когда, находясь среди фашистов, наш, в исполнении Кадочникова, смело произносит тост: «За нашу победу!»

Самой собой, детские игры были связаны только с войной. При этом никто не соглашался выступать за немецкую сторону. Спор решался подбрасывание монетки: «орел» или «решка»? Военные баталии разыгрывались по-настоящему: вырывались самодельные окопы, которые затем прикрывались ветками. Присутствовали все необходимые атрибуты военной действительности: разведка, деревянные винтовки, допрос пленных, продуманные маневры против врага и в финале ожесточенные споры о том, кто же всё-таки победил.

Валя Юркин, как сейчас бы сказали, человек из народа. Мать и отец — простые деревенские люди, крестьяне. Марья Матвеевна да Федор Данилович. В его памяти они по-прежнему живы.

Марья Матвеевна родилась в 1912 году. Как и многие тогда, была отдана замуж рано, в 16 лет. Двое ее сыновей выжили, а двое детей в разные годы умерли в младенчестве. В ее судьбе отразилась судьба целого поколения, пережившего голод 1930-х годов. Казалось, жизнь начинает налаживаться. Марья Матвеевна говорила: «Перед войной мы задышали». Но внезапно грянула эта война…

Милая труженица Марья Матвеевна! Вставала в 4 утра и уже к 9-ти часам успевала переделать ворох дел: надоить 20 коров и столько же телят накормить. Не могла смотреть, как телята голодают, — поэтому собирала им еду из дома. Еще и работала на огороде под палящим солнцем. Участок в 40 соток. Иначе чем обеспечить корову-спасительницу?

Наш герой вспоминает, как 12-летним ребенком ему приходилось косить траву с сухими стеблями. Коса шла тяжело и неохотно. Пот лил градом, но деваться было некуда. К вечеру был наконец целый воз. Подоспела мама с лошадью — теперь предстояло загрузить телегу травой и отвезти к дому. А это целая история. Дорога плохая, сам черт голову сломит.

<…> …на полдороги воз упал с телеги. Собирать его не было сил ни у матери, ни у сына. Пришлось всё бросать и возвращаться за ним на следующий день.

Говорят, труд воспитывает. Но такой ли труд подразумевается? Сельская работа не воспитывала, а изматывала людей. Поэтому многие к сорока годам выглядели, как старики.

В жизни у Марьи Матвеевны было лишь две радости: ее сыновья да праздник Троицы.

К Троице в доме наводилась чистота, до блеска натирались полы. Марья Матвеевна накрывала стол, собирала родственников и соседей. А те ей говорили: «Ой, Машка, какие же у тебя дети! И Валя всегда поздоровается, и Коля». Лицо Марьи Матвеевны светлело и покрывалось легким румянцем, ей было приятно.

<…> …Марья Матвеевна несла свой крест терпеливо и достойно, изо дня в день и до конца жизни.

Отец был старше матери на два года. Несмотря на отсутствие образования, обладал природным умом и житейской мудростью.

До войны отец не пил совсем. В 1941-м его призвали. Вначале работал на уборке урожая под Сталинградом, затем участвовал в боях. Случилось несчастье: разрывная пуля попала прямо в руку, и отца отправили в госпиталь. Спустя год демобилизовали, без руки.

<…> Разрывная пуля выбила весь локтевой сустав левой руки, она висела на ткани, делать ею ничего было нельзя, но в пальцах можно было держать спички, гвозди, всякие мелочи при работе. Была оторвана часть пальцев на ноге и была затянувшаяся рана в боку.

<…>

Неизвестно, что больше сказалось, сама война или потеря руки, а может, и то, и другое, но вернулся он другим человеком. Стал выпивать. Однако, работая комбайнером (сначала на «Коммунаре», потом на «Сталинце-6»), ставил стахановские рекорды. Однажды 45 га скосил за день! В 1939 году получил награду — велосипед Харьковского велозавода.

Из детства запомнилось, как однажды весной отец пришел домой пьяный, упал на пол, плечевая кость насквозь проткнула раненую руку. Так и лежал в луже крови под причитания матери.

Но был трудяга. За красный флажок на комбайне борьба между механизаторами разыгрывалась нешуточная. В пору уборки урожая неделями работали безотрывно. И как-то раз Федору Даниловичу с товарищами выписали большую премию — 100 рублей. Делить было особо нечего. Поэтому распорядились ею, как считали нужным: верхом на лошади сгоняли в райцентр, привезли чайник водки да бидон пива. В качестве закуски — хлеб. Так и отпраздновали победу.

Работал с одной рукой лет двадцать. Пока кость здоровой руки не начала скручиваться.

<…>

После войны, наверное, в 1947-м, отец один год был председателем колхоза. Снят был без последствий. Когда шли с собрания, детвора мельтешила под ногами взрослых. Валя слышал, как обронил сосед: «А Федор Данилыч никого не посадил!» Время было суровое, на пермский лесоповал можно было угодить из-за горсти колосков, но нужна была инициатива председателя или уполномоченного. Когда уполномоченный проходил по деревне, бабы убирались с глаз.

<…>

Нашему герою повезло. Что это, если не чутье, не внутренняя тяга, если еще в младшей школе ради посуленной старшим братом книги сказок он решился на трудоемкое мытье полов в сельской избе? Это не сегодняшние паркеты и ламинаты, а покрытые толстым слоем земляной коросты полы, которые надо было усиленно скоблить. И он терпеливо скоблил, вооружившись топором.

Работа преодолевалась с помощью воображаемого погружения в иную реальность, которая манила и помогала превозмочь недетские тяготы жизни. Полы скоблились легче.

Вообще тяга к обучению была у Вали основополагающей. Не случайно, еще будучи шестилетним ребенком, он настоял на том, чтобы мать повела его в школу. Та лишь покорно собралась.

Первое впечатление от «храма науки» малолетку ошеломило. Необыкновенно высокими казались потолки, а уху непривычны были удивительные слова — «учительская», «завуч» и, главное, «канцелярия». Оно звучало особенно диковинно и даже фантастично. Хотелось немедленно понять, что это.

Но смех учителей всё неожиданно оборвал. Обратившись к смущенной матери, они тут же спустили ребенка с небес на землю. Мол, рановато еще. И возраст мал, и даже зубы еще не все выпали. Ушли не солоно хлебавши.

Но через год всё осуществилось — наш герой гордо пошел в школу, да не один, а со своим одногодкой Колькой Красниковым. В простой рубашке и портках, с сумкой, наскоро сшитой заботливыми мамиными руками. Швейная машинка «Зингер», чудом оказавшаяся в семье, сопровождала их всё школьное время.

Вале запомнилось победное окончание войны. По этому случаю Донское навестил фотограф.

До сих пор в памяти улица того пасмурного дня. Зато в душе было празднично, солнечно, очень хотелось фотографироваться, хотя вши, как назло, одолели, и отец распорядился постричь наголо. Но был найден выход — шапка! Вальку усадили на стул, но категорически запретили сниматься в шапке. Не тут-то было. Всё попытки снять ее с малолетки окончились полным родительским поражением. 9 мая 1945 года это была его маленькая личная победа.

Такой и осталась с тех пор в альбоме пожелтевшая со временем фотокарточка, как примета ушедшего в вечность мига: суровый отец, рядом стесняющаяся камеры мать, сидящие перед избой на стульях, старший брат Коля, возвышающийся над ними, и пятилетний Валька, гордо смотрящий в объектив майским днем в своей теплой меховой шапке. Гордый, торжествующий, непобежденный.

<…>

Отмечая 22 июня 1941 года факт внезапности нападения, растерянность советского командования, Гальдер (В. Ф. Юркин рассказывает о своих впечатлениях от прочтения изданных на русском языке дневников начальника Генерального штаба Вермахта Франца Гальдера, которые тот вел с июня 1941-го по август 1942-го. — С. К.) фиксирует немедленный переход русских к активным действиям. <…> «Сведения с фронта подтверждают, что русские всюду сражаются до последнего человека».

Когда-то, проникнув в областную библиотеку Липецка, я проглотил небольшую запрещенную книгу историка А. Некрича «1941, 22 июня» (была издана в Москве в 1995 году. — С. К.) о первых месяцах Великой Отечественной. Тогда концентрация страшных фактов, приведенных в книге, была столь оглушительна, что невольно возникал вопрос: «А как же мы выиграли войну?»

<…> …вранья в брошюре не было, может быть, только перекос и односторонность в освещении давних событий.

К тому же в злополучные 90-е годы лавина фальсификаций, передержек, клеветы на СССР, Красную армию, Сталина, Жукова оставила гнетущее впечатление.

А ответ на тяжелый вопрос стал проясняться значительно позднее, в том числе при чтении немецких мемуаров, порой довольно объективных.

<…>

Во время учебы в ГДР (в аспирантуре в Берлине, в 1980—1983 годах. — С. К.), потом в поездках в ФРГ при встречах с немцами у меня возникал один и тот же вопрос: «Зачем вы пошли с “огнем и мечом” на Восток?» Однажды, услышав в ресторане русскую речь, к нашему столику приблизился высокого роста старик и радостно сообщил, что он был в России, сначала на фронте, потом в Сибири — в плену. Такие встречи были типичны даже с «друзьями» — гражданами ГДР. Мы, три аспиранта, долго размышляли, почему у пожилого диверсанта нет ни чувства вины, ни малейшего раскаяния, ни элементарной вежливости. <…>

Перелистайте немецкую классику, хотя бы роман Бернхарда Келлермана Totentanz («Пляска смерти», 1948. — С. К.), в котором реалистично показано вдохновение семьи, отправляющего молодого офицера на Восток. У матери героя даже на секунду не возникает вопрос: «А зачем?» Там же убивают!

Гальдер, например, создание планов войны с СССР и их осуществление рассматривал как работу на благо своей родины и приложил к этому все свои таланты генштабиста и организатора.

Что-то всё-таки было в глубинах национального характера, что защищало абсолютное большинство немцев от нравственных сомнений и страданий…

А тем временем читаю, что, преодолев тысячу километров, немцы стали приближаться к Москве. В боевых сводках Гальдера за декабрь 1941-го стали мелькать знакомые мне со школы названия городов и населенных пунктов: Воронеж, Орел, Белгород, Курск, Тула, Епифань, Ефремов…

Наконец, бои завязались совсем близко, под Ельцом. Наши подтянули сюда свежие войска и Гудериан вынужден был даже отходить…

От Ельца до родного Донского примерно 25 километров. Места, исхоженные вдоль и поперек. Вот тут-то меня и потянуло отложить бесчувственную и страшную летопись и вспомнить, что осталось в моей памяти от этого времени. Что-то ведь должно было отсканироваться в сознании. Пытаюсь собрать крупицы и картинки в какую-то цепочку.

На подоконниках нашей деревенской избы валяются желтые гильзы от винтовок и снаряды от пушек, а если с ними играть, то, сталкиваясь, они громко звенят.  Из оклеенного от холода окна нашей избенки видно, как солдаты ползают по белому снегу по-пластунски, извиваются, как ужи. Тогда не было понятно, что они делают. Готовились отражать атаку.

<…>

В конце войны в дом напротив приехал с фронта хозяин-майор. Привез всякие заграничные штучки: ручки, часы, губные гармошки, настольные лампы, детскую обувь… Через неделю отбыл и не вернулся. Пришла похоронка: машина подорвалась на мине.

<…> «Детям войны» жилось не сладко. В начальной школе вместо писчей бумаги — старые газеты. Учебников не хватало, а вместо привычных нам сейчас шариковой ручки и компьютера были стальные перья и чернильницы-«непроливайки», которые порой служили удобным орудием для драк. Из деревяшек ребята мастерили себе плакатные перья для написания праздничных лозунгов и стенгазет.

В качестве увлекательной забавы — самодельные пистолеты на резинке. Из них частенько любили пошалить. Однажды на уроке немецкого языка со старшим братом Вали — Колей — случился казус. Из-за сырости пистолет вовремя не сработал, был спрятан за пазухой, где согрелся. Во время урока раздался выстрел. Учителя от неожиданности даже отскочил в сторону. Потом были долгие поиски виновного и разговор с отцом.

С коллегами, друзьями, земляками

В каникулярное время дети работали наравне со взрослыми. С середины июля помогали с уборкой зерновых в колхозе. После скудного завтрака из ломтя хлеба и кружки молока отправлялись на конный двор. Нужно было загружать зерно от комбайна и перевозить его на телеге, запряженной парой лошадей, на расстояние в 2—3 километра и затем самим его ссыпать. За день случалось по 5—6 таких поездок. Под палящим солнцем и с кружащими над лошадьми назойливыми оводами, которые могли в любой момент обратить их в бегство.

Вечером каждому хотелось отогнать лошадей на кормежку в ночное. И тут возникала как будто бы совсем другая жизнь: потрескивающий костер, весело летающая мошкара. Кругом сказочный лес. Довольные, фыркающие лошади, жадно жующие траву. Пара картофелин, выпеченных на костре. Настоящая награда за утомительный день.

…Однажды, крепко заснув от усталости, Валя пролежал на голой земле до утренней зорьки. Сильно продрог и проснулся от бьющего озноба. Потом бросило в жар до галлюцинаций. Пришло странное видение: кругом летают голуби, сопровождая по краям дороги.

Испугался даже, казалось бы, непробиваемый отец, не знавший, сколько лет его детям и в каком классе они учатся. Федор Данилович сам отвел сына  в больницу. Как оказалось, дней на тридцать: крупозное воспаление легких с подозрением на туберкулез.

В памяти навязчиво всплывал образ родственницы — девочки, медленно угасавшей от этой болезни… Наткнувшись на брошюру, в которой рассказывалось о пользе холодной воды, Валя стал брать воду из колодца и обтираться по пояс. Марья Матвеевна охала, но сын был непреклонен. Очередная поездка в тубдиспансер стала последней: врачи никакой болезни не обнаружили.

В будущем на жизненном пути нашего героя не раз возникнут ситуации, когда надо будет мобилизоваться, собраться с духом и с силами, несмотря ни на что. Со временем это «несмотря ни на что» станет его жизненной формулой, его кредо, позволяющим преодолевать препятствия и невзгоды.

 

ОБРАЗОВАННЕЙШИЙ ЧЕЛОВЕК НАШЕГО ВРЕМЕНИ

Валентин Юркин с Анатолием и Лилией Негробовыми

Далекий 1959 год. Сентябрь. В фойе Липецкого пединститута висит объявление о начале нового учебного года с расписанием занятий по группам и аудиториям. Нас в группе двадцать пять человек. Большинство после окончания школы, но есть и отслужившие армию. Они выделяются своей уверенностью и возрастом. Есть и те, кто успел поработать.

Обратил на себя внимание парень среднего роста, довольно скромно одетый. Держался он несколько обособленно. Звали его — Валентин Юркин. Была в нем одна особенность: он никогда не выделялся из окружающих. Активно занимался спортом, но не теми видами, которые были популярны. Он любил тяжелую атлетику. На первенстве области однажды стал чемпионом по метанию молота.

Рыбаки — Валентин Юркин и Анатолий Негробов

Была у него одна страсть, о которой мы узнали спустя некоторое время , — это чтение. Причем он читал книги вне учебной программы. Читал много. На его кругозор обратила внимание преподаватель русского языка Мария Адамовна Шлыкова. Блокадница, узница сталинских лагерей, влюбленная в русский язык и литературу. Худенькая, но  сколько в ней было энергии! Их общение продолжались и после окончания института. Всю жизнь он вспоминал ее добрым словом.

С первых дней учебы в институте сложились и наши с ним отношения, которые переросли с настоящую мужскую дружбу на всю жизнь. Когда я первый раз оказался у него на родине в Донском, то поразился той бедности, в которой он вырос. Отец, Федор Данилович, инвалид войны, потерявший там руку, работал комбайнером. Несмотря на отсутствие руки, был стахановцем в Воронежской области. Мать, Мария Матвеевна, — с утра до ночи в колхозе. Двое детей. Все с малых лет трудились в огороде, потом в колхозе. Родители были малограмотные. Казалось бы, как в такой семье мог вырасти образованнейший человек нашего времени?! Человек, которому сегодня можно поставить памятник за его заслуги перед Отечеством.

Виктор Прибытков, Лилия и Анатолий Негробовы, Валентин Юркин

Жаль, что наше общество еще не готово к этому. Видимо, прав был А. П. Чехов, который писал: «Русские ненавидят настоящее, любят прошлое и боятся будущего». Все преходяще. Надеюсь, что в серии «ЖЗЛ» мы увидим книгу об этом замечательном человеке. Сама жизнь его — подвиг. Безукоризненные честность и чистота в работе, жизни, отношениях — пример для подражания.

Последний разговор по телефону состоялся у нас с ним за три дня до его ухода из жизни. Поговорив немного, он вздохнул и сказал: «Больше мне не звоните…».

Анатолий Васильевич и Лилия Петровна Негробовы

 

ОН ЗАКРЫВАЛ СОБОЙ МОЕ СЕРДЦЕ…

Леонид Ширяев и Валентин Юркин

У меня на даче есть уголок, связанный с Валентином Федоровичем, или Федорычем, как он просил себя называть. Там собраны книги, изданные «Молодой гвардией», его книги с добрыми пожеланиями, подарки и молодогвардейские  реликвии. Стоят там и две наши с ним фотографии, на одной из них он держит свою ладонь на моей груди в районе сердца, как бы оберегая меня. И на самом деле он берег меня — младшего из представителей липецкого землячества — его самых близких друзей: Виктора Васильевича Прибыткова, Юрия Федоровича Бородина, Анатолия Ивановича Попова, Анатолия Васильевича Негробова… Он и сейчас оберегает меня. Мой учитель, старший товарищ и друг. Я это чувствую, когда сажусь в своем любимом уголке, беру, написанные им    книги и с благодарностью вспоминаю общение с этим замечательным человеком, с которым я шел рядом всю свою жизнь…

Первые встречи с Валентином Федоровичем произошли у меня в середине 60-х годов прошлого века, когда он  был секретарем Липецкого областного комитета комсомола, а мой старший брат Владислав, журналист, работал в молодежной газете «Ленинец». Они были в дружеских отношениях... При непосредственном участии и поддержке Валентина Федоровича из трудновоспитуемых подростков, стоявших на учете в детских комнатах милиции, они  организовали военно-патриотический  экспедиционный клуб «Неунываки», который, кстати, продолжает свою деятельность и сегодня. Конечно, в деталях те встречи я уже не помню: они с братом общались, а я просто был рядом. Разница в возрасте была большая. Я, конечно, тогда не понимал, с человеком какого масштаба свела меня судьба.

С Героем Советского Союза, Героем России космонавтом Сергеем Крикалевым. Знамя «Молодой гвардии», побывавшее на вершине Эльбруса и на МКС

В то время большую группу липчан пригласили на работу в ЦК ВЛКСМ, в том числе моего брата и Валентина Федоровича. Брат рассказывал мне, что в ЦК комсомола они с Валентином продолжают дружить. Что Валентин — умный, высокопорядочный и надежный друг.

Когда в 1990 году я оставил должность начальника Липецкого управления исполнения наказаний и был назначен заместителем начальника Главного управления по исправительным делам МВД России, брат ввел меня в свой круг общения с земляками. После его ухода из жизни я стал членом сообщества земляков, которых объединил вокруг себя Валентин Федорович.

Помимо положения в уголовно-исполнительной системе Валентин Федорович с нескрываемым интересом расспрашивал меня об увиденном в горячих точках Северного Кавказа — Северной Осетии и Ингушетии, Чечне, где я в ранге заместителя министра Российской Федерации решал определенные задачи. Сокрушался происходившим в этом регионе событиям, переживал. Искренне порадовался, когда мне присвоили генеральское звание. И зачастую, вместе с земляками, любя называл меня: «Генерал Лёня».

На празднования 90-летия «Молодой гвардии» в Доме приемов Министерства иностранных дел России (2012)

Он был  благодарен мне за помощь, которую  удалось оказать, когда были попытки рейдерского захвата «Молодой гвардии». Я, честно говоря, потом уже и забыл об этом, а он возвращался к этой теме, помнил, ценил.

При всей своей загруженности Федорыч регулярно организовывал нам земляческие посиделки, на которых мы предавались воспоминаниям о комсомольской юности, травили анекдоты, пели песни, обсуждали текущие события. А уходили оттуда с подарками — новыми книгами легендарной сери «ЖЗЛ», которую он сохранил. На следующей встрече мы обсуждали прочитанные нами новинки и получали новые. И мне хотелось сделать ему приятное. Помню, как он радовался, когда я передал ему баннер с эмблемой издательства «Молодая гвардия», который побывал на вершине Эльбруса и на орбитальной МКС. Приятно было видеть  радость Валентина Федоровича, когда ему на семидесятилетие вручили от земляков отлитый в его честь именной колокол.

Вспоминаю ситуацию, когда моей семье срочно потребовалась большая сумма денег. Я приехал к Валентину Федоровичу, рассказал о проблеме. Не дожидаясь окончания разговора, по итогам которого я обратился бы к нему с просьбой помочь мне, он открыл сейф, достал свои личные деньги и отдал мне. Сказав при этом: «Это всё, что у меня есть». Ни о какой расписке и сроках возврата он и слушать не захотел. В этом, да и не только, был весь Валентин Федорович, который всегда приходил на помощь людям, которые обращались к нему.

Лилия Негробова, Леонид Ширяев, Валентин Юркин

Я давно уже вырос из коротких штанишек. Мне идет восьмой десяток лет, я многое повидал на своем веку. И  могу с полным основанием сказать, что Валентин Федорович Юркин — Федорыч — был и остается в моей памяти человеком кристальной чистоты, бесконечно преданным делу государственником, верным и надежным другом.

Леонид Алексеевич Ширяев