3 мая — годовщина кончины Валентина Федоровича Юркина, возглавлявшего «Молодую гвардию» в 1985—2022 годах.

В преддверии этой даты предлагаем вашему вниманию фрагменты незаконченной автобиографии В. Ф. Юркина (подготовил Сергей Коростелев) и воспоминания его друзей и соратников. Часть первая.

ШКОЛА. УЧИЛИЩЕ В ЭНГЕЛЬСЕ. ШАХТА

Из автобиографии В. Ф. Юркина

Желание учиться было у Вали настолько сильным, что до 4 класса всё шло само собой, и по итогам учебных годов регулярно ожидали похвальные листы. По окончании начальной школы даже вручили краткую биографию Сталина в плотном коричневом переплете.

Некоторое время Валя даже слыл школьной знаменитостью. Дело в том, что отец вел занятия по Краткому курсу ВКП (б), в дом приходили по пять-шесть мужиков. Курили, бросали реплики, иногда матюгались. Отец зачитывал и объяснял перипетии борьбы с троцкизмом и разными течениями. А в углу сидел школьник 4 класса и внимательно слушал, не обращая внимания на мат. Когда он уверенно стал разоблачать происки троцкистско-бухаринской клики в классе, пришел ошеломленный завуч посмотреть на новоявленного вундеркинда…

Учителя в послевоенное время были особые. Во многом искалеченные войной и физически, и морально. Исключением была, пожалуй, Татьяна Савватьевна Даниловская, преподававшая в начальных классах. Она хвалила Вальку, но называла его «вертуном». Грациозная, статная, умная, она представлялась учителем от Бога. Не считала зазорным обойти семьи всех учеников, а это большие расстояния, по два-три километра в каждую сторону. С гордостью рассказывала, как получала орден Трудового Красного Знамени в Кремле из рук Калинина, как тщательно проверяли цветы, с которыми пришли туда педагоги.

Юркину запомнился прекрасный осенний солнечный день первого сентября 1950 года. Перед последним годом начальной школы. После поздравлений около школы Татьяна Савватьевна неспешно повела весь класс в лес. В дубовом лесу было сухо и чисто, под ногами шелестела листва и валялось множество желудей. Девчонки сгрудились вокруг учительницы, внимательно слушали ее, а ребята независимо стояли поодаль. Она читала басню Крылова «Свинья под дубом».

Другое дело — Петр Иванович, преподававший сразу несколько предметов — от физкультуры и физики до географии и языка. Мог прийти явно с похмелья, но при этом был добрым. Ребятня любила его подначивать, а Валя и вовсе мог обескуражить:

— Петр Иванович, а правда, что в годы войны вы заносили хвосты самолетам?

Что тут начиналось! Петр Иванович заметно трезвел, багровел и кричал: «А вы знаете, что такое война?! На войне и майор может заносить нос самолета, если это потребуется!»

То, что в детстве казалось забавным, во взрослой жизни переосмысляется. Становится стыдно и как-то не по себе.

Пройдут годы, и наш герой не раз вспомнит и свою маму, Марью Матвеевну, просившую обучить ее письму и грамоте. Увы, не случилось…

Учеба в 5—7 классах началась с неожиданного: в школу пришел человек в длинном черном пальто и в шляпе с полями. Оказался новым учителем — Василием Максимовичем Нейшко. Поначалу он в сельской школе воспринимался пришельцем с другой планеты. Во всем чувствовалась претензия: и во внешнем виде, и в манере преподавания. Буйную ребятню он пытался увлечь рассказами о Наполеоне, Нероне, падении Помпеи. А те лишь скучали.

Но, разобравшись в классе, нашел подход к каждому. Вальку выделял особенно, дав ему первый номер и поставив за раз целых пять пятерок.

В старших классах Юркина увлек спорт, и потому сложились самые теплые отношения с учителем физкультуры Василием Григорьевичем Торжковым. Этот мощный, сильный, физически развитый человек своим внешним видом олицетворял энергию спорта. На него хотелось походить.

В дальнейшем так и сложится у нашего героя: книги и спорт будут органично дополнять друг друга в его жизни. Символично, что на школьных районных соревнованиях его наградили целой пачкой книг русской классики, которая и станет самой первой его библиотекой.

Книги, как путеводные звезды, сопровождали Юркина везде. В тенистом саду, в укромных сенях. Он даже брал книги с собой, когда пас корову. Как-то почти призрачной повозкой, запряженной исхудавшей лошадью, встретился ему целый книжный клад по дороге в поле. Книжная кипа лежала в телеге, и наш герой взял с собой столько, сколько мог унести. Не пропадать же добру в макулатуре!

Погружение в книги приподнимало его над гнетущей послевоенной реальностью, давало надежду на лучшее будущее. В книгах мир преображался, становился увлекательным, интересным. И потому яркими вспышками оживали в воображении отважные герои серии «ЖЗЛ» Эварист Галуа, Томмазо Кампанелла, Генрих Шлиман… Столь далеких и по времени, и по расстоянию, их сближали с ним жажда познания, стремление разобраться в сути вещей и быть верным своему предназначению.

… Школьные годы промчались, как птицы. На дворе стоял 1957 год. Вот уже и 10 класс стремительно ворвался в жизнь Вали. Пора определяться. Учитель физкультуры В. Г. Торжков попытался помочь поступить в пединститут, но, увы, попытка провалилась. Валя запомнил, как секретарь приемной комиссии, видя полную его беззащитность, холодным тоном произнес: «У вас документы не в комплекте. Справка о работе в колхозе пропала, к экзаменам не допускаетесь».

Делать нечего. И тогда, сагитировав друга Колю, вместе отправились в карьер, откуда поставлялся камень для сахарных заводов. Железнодорожная платформа вмещала по 19 тонн груза. Задание на четверых — двух женщин и двух вчерашних старшеклассников — за смену загрузить платформу полностью. Учились на ходу. Со временем поняли, что нельзя, например, бросать мелкие камни вместе с крупными, они отдельно делают объем, и тогда меньше работы. Запомнилось, как получали потом свою первую в жизни зарплату: отстояв большущую очередь, ощутили вокруг специфический цветочный запах. Оказывается, за неимением водки довольные работяги обмывали получку тройным одеколоном, расположившись на траве, недалеко от конторы. <…>

Жизнь причудлива своими зигзагами и поворотами. Не зря говорят, что пути Господи неисповедимы. Однажды, зайдя в райком комсомола оплатить взносы, Валя обнаружил там листовку: «Профессиональное училище № 9 города Энгельса Саратовской области приглашает молодых людей на учебу краснодеревщиков и слесарей-сборщиков». Решение пришло молниеносно, не до рефлексий: вместе с верным другом Володькой Корнуковым оперативно собрались и отправились учиться в Энгельс на слесарей.

Ночевать было негде, поэтому на вокзале в Саратове купили за две копейки газету «Правда», подстелили и улеглись тут же, на полу. Позже друзья поймут, что профессия краснодеревщика сродни искусству, и она куда перспективнее, ближе и интереснее, чем профессия слесаря. Особенно если учесть, что впоследствии оба станут профессионалами в интеллектуально-гуманитарной сфере.

С сентября 1957 года началась их новая жизнь в Энгельсе. Жили в общаге по семь-восемь человек в комнате. Училище далеко, в другой части города. Отношения учеников напоминали повесть Николая Помяловского «Очерки бурсы». Иной раз кто-то из соседей мог вложить лист бумаги между пальцами спящего и поджечь его. Проснувшийся кричал, со сна ничего не понимая. Нередко случались стычки с местными. Поэтому в кроватях под матрацами было припрятано самодельное оружие, почти боевые мечи, по полметра длиной. Из развлечений — танцы, куда ходили, занимая друг у друга рубашку поэффектнее — длинную до колен и в клетку.

Ели плохо, от недоедания ходили желтыми. Чувство голода было постоянным. У Вали был даже случай потери сознания от голода. Питание в столовой было скудное: стакан красного киселя и порция каши с ладонь. Но и это получить было не так просто: надо было попасть на другую сторону города, пройдя километров пятнадцать в оба конца. Поэтому многие предпочитали оставаться в постели и лежать, не тратя силы.

Чувство голода в детстве и юности терзало нашего героя постоянно. Позже ему нередко вспоминался конфуз, произошедший еще в школьные годы. Однажды ночью он вернулся с гулянки домой и обнаружил сковороду, полную приготовленных мамой котлет, еще теплую и дымящуюся. Попробовал одну котлету, вторую, третью. Не успел оглянуться, как сковорода опустела. Стало стыдно, но съеденного не воротишь.

Учились старательно, познавали сопромат, делали чертежи токарного станка, проходили практику, вытачивая молоток из болванки. Потом работали на троллейбусном заводе. Частично продукцией были, как оказалось, военные машины для раций средней мощности. Встретил потом такие в армии. Старший мастер — Владимир Иванович, спокойный, добрый и знающий. Мы его уважали.

Чтобы хоть что-то заработать на еду, грузили баржи на Волге мешками с цементом и углем, тростниковые маты. Последние были полегче, чем цемент, но опаснее: мат, он, как парус. С ним можно было запросто улететь в Волгу. После долгих и праведных трудов команда покупала по буханке хлеба на каждого и по пол-литровой банке джема. Какая это была радость! Казалось, что наедались досыта и надолго.

Время бежало, и в 1958 году учеба завершилась. Что делать по окончании училища, оба не знали, вернулись в Донское. Но тут жизнь их неожиданно развела: Володя был на год старше, и его забрали в армию, через месяц от него пришло письмо с южной границы близ Памира.

А Валя четко понимал, что без работы и без денег жить не сможет. Надо помогать родителям, да и сам он привык вкалывать. Так будущий издатель пошел электрослесарем-монтажником в шахту. Их было несколько в шести-семи километрах от Донского. Известны были еще со времен Петра I. Залежи железной руды богатые, но пласты низкие, и много ручного труда. Как только открылись необъятные запасы на КМА (Курской магнитной аномалии), разработку прикрыли.

Работа была тяжелая — вслед за разработками пластов отбитую молотками руду надо было перебросить вниз, где электровозы тянут вагонетки к подъемнику, который доставляет их наверх. Потом они выкатываются по рельсам еще выше — на террикон, там опрокидываются и пустые возвращаются на место. Чтобы можно было из забоев выбирать руду, нужно было поставить специальный механизм — лебедку весом почти в тонну так, чтобы махина, манипулируя стальными тросами, ковшом выгребала руду и доставляла к месту, где ее вручную грузят в вагонетки.

Бригада, как правило, три человека. Орудия труда — ломы, брусы, катки. Изредка лебедку можно было потянуть с помощью другого механизма, но чаще всего работали ломами, используя рычаг, некогда воспетый великим греком. <…>

Махина висела на тросе, с помощью воротка поднималась сантиметр за сантиметром, заклинивалась, и надо было под нее подлезть, чтобы, чуть-чуть вращая, освободить для подъема. Сорвавшись из-за любой поломки, лебедка могла в секунду расплющить человека. Из желания быть своим среди старых монтажников, как правило, я первым лез под опасный «колокол».

Как известно, опыт — сын ошибок трудных. И он же дает необходимую закалку, формирует «бронь», столь нужную, чтобы противостоять многочисленным жизненным напастям. Случился в жизни Вали эпизод, имевший для него важное психологическое значение. Ведь при всех тяготах послевоенного времени он был чист душой, не искушен, лишен хитрости. И произошедший с ним случай показал ему существование в жизни несправедливости.

Василий Терентьев, Юрий Бородин, Леонид Ширяев, Лилия Негробова, Валентин Юркин, Анатолий Негробов, Владимир Чаплыгин

Однажды, завершив работу по монтажу оборудования, связанную с временным отключением локального электричества, старший группы Коля Куксин приказал салаге дать сигнал о завершении работы и что можно включать электричество. Горящей лампой-«карбидкой» был дан привычный сигнал — электричество включили, но на линии возился бригадир электриков. Его ударило током, впрочем, без последствий. Тогда за исполнение техники безопасности спрашивали строго. Юркина обвинили в грубом нарушении и уволили. Старший не признался, что он давал команду. Все промолчали, ни один не заступился. Опыта социальной самозащиты у Юркина тогда еще не было.

Отец друга, автомеханик, переживший ленинградскую блокаду, <…> сказал, что только что опубликовано решение правительства, что теперь без санкции профсоюза уволить работника нельзя. Тогда в рудничный комитет пошло заявление, отвез лично.

Вскоре Юркина вызвали на заседание рудкома. За столом сидело человек пятнадцать. Входя, Юркин надеялся, что технорук шахты, человек относительно молодой и современный, недавно из института, разберется в ситуации правильно. Каково же было удивление, когда представитель руководства шахты кратко доложил, что молодой шахтер неоднократно нарушал трудовую дисциплину, замечен в злоупотреблении алкоголем, наконец, совершил грубое нарушение техники безопасности.

Далее всё шло по привычному для того времени сценарию. Секретарь комитета комсомола привычно напомнил о героях прошлого и заклеймил отщепенца. «Отщепенец» от неправды впал в оцепенение.

Но тут произошло неожиданное. Среди участников рудкома, в костюмах и галстуках, сидел грузный пожилой человек, почему-то в шахтерской брезентовой робе. Было ощущение, что он был без ноги…

— Слушай, Юркин, а сколько у тебя классов? — внезапно спросил он.

— Десять, — прозвучал ответ.

— А какие оценки? — не унимался тот.

— Да пятерки в основном, есть четверки.

Стоявший доселе в зале говорок сменился тишиной.

— А где ты учился профессии?

— В училище № 9 города Энгельса.

— А разряд какой? — настойчиво спрашивал человек в робе.

— Пятый.

— А скольким дали повышенный разряд?

— Троим из тридцати человек группы.

— А почему ты пошел в шахту?

— Отец — инвалид войны II группы.

Всем всё стало ясно. Попросили выйти из зала. А потом сказали, чтобы завтра выходил на работу; «за время, которое пропустил, получишь среднесдельное».

Начальник шахты, увидев Юркина следующим утром, недовольно пробурчал:

 — А что же ты не сказал мне про отца-инвалида?

…Работая впоследствии и подчиненным, и руководителем, Юркин имел повышенную чувствительность к несправедливости и глубокое презрение к предательству. Случалось, выкладывал все силы и страсть, чтобы выручить, спасти оклеветанного, оплеванного…

Справедливость была восстановлена, но будущего издателя уже увлекало иное: впереди была неизведанная страница жизни — учеба в Липецком пединституте, в который он на сей раз поступил без труда, получил по почте долгожданное уведомление. Надев яркую клетчатую рубашку, он отправился к начальнику шахты подписывать заявление на увольнение. Это была месть, так как все знали, что тот, несмотря на большие возможности, никак не мог протолкнуть своего непутевого сына в медицинский.

Федор Данилович не мешал замыслу сына, но сказал: «Таких денег, как в шахте, ты нигде не получишь. — И спросил: — Знаешь, кто первый гибнет во время войны? Учитель! У него ведь нет ничего!» Будучи малограмотным, но мыслящим, отец не раз удивлял Юркина своей правотой.

Помнится, после ХХ съезда старшеклассник пришел домой и начал снимать портрет Сталина. Через полчаса в избу вошел отец и произнес: «Повесь!» А потом добавил: «А могилу твоего Хрущева люди затопчут ногами!» Много лет спустя, попав с экскурсией на Новодевичье, Юркин с удивлением лицезрел черно-белый глыбастый памятник Хрущеву работы Эрнста Неизвестного, а под ним наискосок, через могилу, люди проторили пешую дорожку… Слова отца оказались пророческими.

Или был такой случай. После войны Федор Данилович работал председателем колхоза. Слыл активистом и краснобаем. Послушать его выступления собиралась вся деревня. Как водится, были те, кто его уважал, и те, кто завидовал. Тем более что как комбайнер отец имел право на определенное количество зерна после урожая, а в те времена это было словно золотым запасом. Да и за прямоту его многие недолюбливали. Но, несмотря на атаки врагов, Федор Данилович ни разу не унизился до доноса. Потому что знал, что в таком случае обречет его на погибель. Брать на душу такой грех он не хотел.

Этот урок порядочности его сын выучил на всю жизнь. И уже много позже, когда приходилось сталкиваться с людьми, готовыми поступиться принципами совести, позиция Юркина всегда была бескомпромиссной: понять можно, оправдать — нельзя.

Итак, шел 1960 год. Что же впереди? А впереди нашего героя ждала и манила новая, неизведанная страница жизни — учеба в Липецком пединституте. Подоспел и неожиданный подарок: двоюродные сестры из Москвы подарили ему роскошное платье и желтые ботинки на микропоре. В те-то годы в провинции! Это было круто.

Жизнь обретала новые краски…

 

Я ЗНАЛ ЕГО ТАКИМ

Дружеская встреча. Юрий Бородин (в центре) с Валентином Юркиным и Владимиром Чаплыгиным

Неправда, друг не умирает,

Лишь рядом быть перестает.

К. Симонов

Наша первая встреча с Валентином Федоровичем Юркиным состоялась в Липецком промышленном обкоме комсомола в далеком 1964 году, когда бесславно заканчивалось «великое десятилетие» руководства партией и страной Н. С. Хрущева. Это был период не только бестолковых реформ народного хозяйства страны, партийных и советских органов, общественных организаций, но и время перехода от «хрущевской оттепели» к им же организованному «резкому похолоданию» в отношении власти к значительной части творческой интеллигенции за ее «безыдейность, авангардизм и другие идеологические ошибки». Еще были свежи в памяти собрания различных уровней по обсуждению решений июльского 1963 года Пленума ЦК КПСС по идеологическим вопросам, высказывания и оценки Н. С. Хрущевым творчества ряда художников, скульпторов, писателей. Особенно горячие споры кипели в молодежной среде.

Вот в такой обстановке предстояло действовать инструктору, завсектором культурно-массовой работы, а затем и секретарю Липецкого обкома ВЛКСМ по пропаганде Валентину Юркину. Хорошо известно, что работа с молодежью вообще, а с творческой особенно, требует от сотрудника аппарата не только широкого кругозора, определенных знаний в той или иной области культуры, но и способности расположить к себе человека, умение убеждать, организовывать людей, быть последовательным, принципиальным и целеустремленным. Обладая всеми этими качествами, Валентину удалось в очень короткий срок установить дружеские и деловые отношения с молодыми художниками, скульпторами, архитекторами, поэтами, писателями города и области. Они стали частыми гостями в молодежных коллективах, участниками творческих конкурсов, фестивалей и других мероприятий, многие из них выезжали по командировкам обкома комсомола в сельские комсомольские организации области. Возникшее ранее отчуждение было преодолено.

Сотрудничеству с творческой интеллигенцией, особенно с представителями литературного цеха, Валентин уделял большое внимание и в дальнейшей своей работе в ЦК ВЛКСМ, Госкомиздате СССР.

Юрий Бородин, Виктор Прибытков, Валентин Юркин

Приобретенные знания, высокая эрудиция и культура, накопленный опыт работы с людьми позволили ему быстро войти в коллектив издательства «Молодая гвардия». Именно здесь наиболее полно раскрылся его талант руководителя и организатора книжно-издательского дела. Он возглавил издательство, когда оно еще было советским. Но вскоре, в силу известных причин, надо было переходить на «акционерные рельсы». О том, как удалось коллективу издательства преодолеть «горбачевскую перестройку», «окаянные 90-е» и первое десятилетие «нулевых», хорошо известно сотрудникам издательства и читателям книг и статей В. Ф. Юркина. Как сказал поэт: «Бывали хуже времена, но не было подлей». Не вдаваясь в пересказ всех перипетий тех трагических событий, когда приходилось отбиваться от «наездов стервятников различных мастей», жаждавших отъема чужой собственности, хотелось бы подчеркнуть огромную роль в защите интересов коллектива издательства его руководителя.

Общаясь с ним в эти годы, я поражался его упорству, настойчивости и целеустремленности в этой тяжелой и неравной борьбе. Он искал и находил союзников, которые помогли коллективу выстоять и победить. «Молодая гвардия» остается верной своим славным традициям нести читателям правду жизни, сохранять историческую память, быть верным другом и наставником молодежи.

Следует отметить постоянное стремление Валентина Федоровича к знаниям. Он всю жизнь учился, причем не только в организованных формах (институт, аспирантура, высшие комсомольская и партийная школы), но и самостоятельно. Так, находясь уже в почтенном возрасте (80+), он осваивал английский язык (при этом неплохо владея немецким). «Храмами», которые он регулярно посещал, были библиотеки, музеи, выставки.

Традиционные встречи в кабинете Валентина Юркина (крайний слева). Юрий Бородин, Владимир Чаплыгин, Леонид Ширяев, Виктор Прибытков

Замечательной чертой характера Валентина было умение дружить, его готовность всегда прийти на помощь товарищу, разделять с друзьями и радость, и беду. Причем друзья для него никогда не были временщиками (как нередко бывает), а на всю жизнь.

Особое место в жизни В. Ф. Юркина занимала книга, которой он был предан беззаветно. Он был не только благодарным читателем, но и страстным пропагандистом книги. С болью и сожалением говорил о падении интереса к чтению, особенно среди молодежи, отсутствии должного внимания к книжному делу практически всех уровней власти. С предложениями по этим вопросам он неоднократно обращался к руководителям государства, министрам, депутатам, выступал в различных средствах массовой информации.

Именно негасимая любовь к книге подвигла Валентина Федоровича на создание блестящего литературного шедевра под названием «Книга и время». В этом замечательном труде прослеживается история возникновения и развития мировой и художественной книги, даны рекомендации по работе с книгой детям и взрослым. Без преувеличения можно сказать, что это подлинный гимн книге, завещание сегодняшним и будущим поколениям любить и ценить книгу. Свое произведение Валентин Федорович посвятил 100-летию дорогого для него издательства «Молодая гвардия». К сожалению, ему не удалось дожить до юбилея, болезнь победила. Великий труженик, он мог бы с гордостью сказать: «Я сделал всё, что мог; кто может, пусть сделает лучше».

Василий Терентьев, Владимир Чаплыгин, Анатолий и Лилия Негробовы, Юрий Бородин, Леонид Ширяев, Валентин Юркин

В связи с утратой друга я вспомнил вот такое четверостишие:

Мы все умрем, людей бессмертных нет.

И это всё известно и не ново.

Но мы живем, чтобы оставить след:

Дом иль тропинку, дерево иль слово.

Валентин Юркин словом и делом оставил яркий след и добрую память в сердцах многих людей, с которыми встречался, работал, дружил. К ним отношу себя и я. Так счастливо распорядилась судьба, сделав нашу дружбу длиною почти в 60 лет. Теперь он ушел… ушел в историю, став вровень с выдающимися подвижниками книжного дела. А те, кто его знал, будут помнить этого умного и талантливого человека. Такие люди не забываются. Пока их помнят — они с нами.

Юрий Федорович Бородин

 

КОМБАТ

Дмитрий Данкин (справа) с Валентином Юркиным (в центре) и другими друзьями

Валентину Федоровичу Юркину всё в жизни давалось нелегко, тектонические сдвиги истории преодолевались с боем, каждый поворот судьбы испытывал на прочность и усталость его железный характер и острый ум. Достаточно вспомнить, как упорно и умело он на рубеже веков сражался за свободу и независимость «Молодой гвардии», отбивая бесконечные атаки самых изощренных рэкетиров и рейдеров. Не случайно соратники по берлинской аспирантской командировке Валентина Федоровича присвоили ему уважительное звание Комбат. Не «Король», не «Генерал», а именно «Комбат», как тот, поднимающий красноармейцев в контратаку командир на известном фото, сделанном в 1942-м под Луганском, – рукой подать до молодогвардейского Краснодона.

А тогда, в 1980-м, спустя 35 лет после Великой Победы, Валентин Юркин отважно вступил в не раз поверженную нашими предками прусскую столицу, чтобы кропотливо изучать чужой язык, тяжеловесную германскую философию. По петровской традиции «в целях подготовки перспективной элиты» ЦК КПСС направлял в лучшие вузы соцстран по межпартийному обмену ежегодно по три аспиранта с опытом руководящей работы и соответствующим образованием. В нашем цикле начала 80-х «служили» по три года сорокалетние управленцы из Белоруссии и Украины, Москвы и Оренбурга, Мурманска и Красноярска.

Жили в интернате на севере Берлина в районе Панков: комнатка — одиночка, плюс все удобства в корпусах казарменного типа.  Впечатление гарнизонного городка дополнял забор с колючей проволокой, отделявший интернат от соседнего благостно ухоженного Бюргерпарка, и охрана на КПП в знакомой по фильмам униформе вермахта. На входе и выходе всякий раз команда: «Предъявить аусвайс!», хотя часовые и знали нас поименно. Однако подобные строгости имели убедительное объяснение. Рядом с нами жили не только немецкие слушатели партшколы из разных округов ГДР (кстати, у каждого в комнате на всякий случай хранились каски, сапоги и форменные куртки Кампфгруппен — боевых групп рабочего класса), но и курсанты- нелегалы из пиночетовского Чили, и чернявые братья-пролетарии из некоторых диктаторских режимов Африки и Азии. Мы дружно играли в волейбол, отмечали общие праздники. Благо для скромных «банкетов» весьма удачно нашлась уютная Гастштетте — кафешка под псевдонимом «корпус № 13» в двух шагах от 12 корпусов интерната. Здесь подавали невыразимо аппетитный Айсбайн с гороховым пюре, тушеной капустой и слабенькой горчицей. Хорош был и золотистый бройлер под холодное пиво. Когда «кутили» с немцами, Орднунг был такой: виновники праздника платили за первый круг пива, а остальное — каждый за себя.

Равнодушный к кулинарным утехам Валентин Федорович предпочитал здоровый образ жизни. В отличие от многих, не курил. С удовольствием и завидным мастерством занимался гимнастикой и спортом. Волейбол, восточные единоборства, большой теннис сопровождали его всю жизнь.

Каждое утро, кроме рождественских и майских каникул, – пробежка до станции городской электрички S-Bahn. Выползая из тоннеля на линию Берлинской стены, поезд набирал дикую скорость, дабы никто не спрыгнул на Запад. Ну, мы-то и не собирались. К союзникам, а на самом деле к мемориалу нашим солдатам в Тиргартене возле Рейхстага (тогда еще обугленного, без модернового купола) выезжали дважды в год: 9 Мая и 7 ноября. На посольском автобусе окольным путем через Checkpoint Charlie (пограничный контрольно-пропускной пункт на улице Фридрихштрассе в Берлине, созданный после разделения города Берлинской стеной. Прим ред.) почти час езды. Сегодня — напрямик через Бранденбургские ворота — десять минут пешком.

Электричка довозит в центр города, к Янновицбрюкке — мосту через Шпрее. В конце осени отсюда и до Александрплац возникает сказочно- роскошная Рождественская ярмарка. Но нам в обратную сторону — мимо ажурной готики Мёркишес музеум, охраняемого «Роландом с мечом». Мимо старинного вольера с живой медведицей – символом Берлина. Почтительный поклон гранитному Марксу у входа в здание Высшей партшколы при ЦК СЕПГ – одного из лучших европейских вузов, сохранивших классическую университетскую матрицу без всяких «болонских» новелл. Улица Ам Кёльнишен Парк, 6/7. Этот адрес ныне сровненного с землей — в угоду антикоммунистическому Постмодерну, евроценностям и русофобии — здания занимает особое место в «отшумевших боях и походах» Валентина Федоровича Юркина. Три года целеустремленной работы в библиотеке, лингафонном кабинете, концептуальные беседы на кафедрах и на семинарах принесли искомый результат. Он успешно, на латинский манер «cumlaude — с похвалой, с почетом» защитил докторскую А (по советским стандартам — кандидатскую) диссертацию.

Волевой, самодостаточный, эрудированный — Валентин воплощал лучшие лидерские качества и неотразимо излучал эмпатию. Стараясь соответствовать «комбату-батяне», мы подтягивались до планки «отдельного десантно-аспирантского батальона». И правда, мы были, ощущали себя вдали от Родины очень отдельной группой товарищей. Из соотечественников встречались изредка лишь с работниками посольства. Кстати, для справки, наши цековские стипендии оказались существенно ниже заработков дипломатов, включая уборщиц. Но мы и не за длинным рублем ехали.

Лейтмотивом нашего повседневного восприятия Германии и немцев была героическая и скорбная проекция Великой Победы. Конечно, мы регулярно посещали памятники нашим воинам в Трептове и Тиргартене. Однако нам было ближе, и по расстоянию, и по душе, не столь холодно-монументальное, обычно малолюдное мемориальное кладбище в роще Панков-Шёнхольц с именными могилами красноармейцев под плакучими ивами. Здесь нередко можно было встретить молодоженов или пожилых берлинцев. Туристов сюда привозили редко. Валентин чаще других бывал здесь, совершая свои привычные пробежки.

Дмитрий Данкин (крайний справа) с Валентином Юркиным (третий справа) и другими друзьями

Рядом с нами почти круглосуточно находились слушатели и преподаватели партшколы. Немалая их часть называла себя нашими друзьями. Время подтвердило, что в большинстве случаев это были искренние чувства. Я, к примеру, до сих пор созваниваюсь, получаю поздравления по праздникам и до недавнего времени обменивался семейными визитами с полдюжиной берлинских однокурсников, вопреки всем кульбитам мировой политики. Из нашей советской девятки лишь один обладал музыкальным слухом и неплохо играл на гитаре. Это придавало нам храбрости, и наш «отдельный аспирантский батальон» на праздничных вечерах лихо и с чувством исполнял «Катюшу», «Эх, дороги», «Смуглянку». Особенно дружные аплодисменты аудитории вызывало наше проникновенное признание: «А я в Россию, домой хочу, а мне б до Родины дотронуться рукой» и марш активистов Рот Фронта «Вставай на борьбу!» (Auf, auf zum Kampf!).

Добрым словом вспоминаются наши кураторы — профессора Хорст Беднарек, Карл Кюнау, Уве-Петер Мёллер, радушные и терпеливые учительницы немецкого языка Хильда Шок и Беата Беренс, ребята из шефствовавших над нами ГДР-овских семинарских групп. Валентин, как и все мы, встречался с ними не только на занятиях, консультациях и экскурсиях. Мы объездили с друзьями почти все округа Республики, гостили в семьях, в домашней обстановке познавали «культуру, быт, привычки».

Валентин Федорович теснее общался с профессором Павлом Домом, сыном Бернгарда Дома — ветерана Коминтерна, учителя АНТИФА(шистской) школы для пленных немцев  на I-м Украинском фронте, составителя Полного собрания сочинений Маркса и Энгельса (МЕGА). Павел родился у русской матери в уфимской эмиграции в 1942 году. Разумеется, свободно говорит по-русски. Мы были не раз в гостях у профессорской семьи. Случались  дискуссии, например, о том, почему в оригинальном тексте «Капитала» и других работах Маркс для выражения: «материальная сила, которой становится теория, овладев массами» — (как в привычном русском переводе) выбирает из нескольких эквивалентов слова сила (die Kraft, die Macht, die Staerke, die Gewalt) именно термин Gewalt, который чаще всего переводится как «насилие», с явным оттенком брутальности. Это вовсе не схоластический спор. Во-первых, вся система берлинской аспирантуры, включая языковый интенсив и методику написания диссертации, неумолимо прививала педантичность, дотошность, точность в формулировках и ссылках — то, что называется «акрибия». Во-вторых, смысл диспута нашего Комбата с германскими профессорами о силе — насилии отражал актуальную и тогда, и особенно сегодня проблему смысла диктатуры класса, воли сословия, монопольного права властей предержащих на насилие.    

Павел Бернгардович Дом, знающий, интеллигентный и дерзко саркастический вечный холостяк, остался верным дружбе, не раз приезжал в Москву. Мы встречались и у Валентина Федоровича в гостеприимной «Молодой гвардии».

Знания немецкого пригождались В. Ф. Юркину и после окончания аспирантуры в ГДР. Например, в ходе поездки делегации издателей в Швейцарию

Комбат Юркин сыграл значительную роль в моей жизни, сродни старшему брату, старшему по званию. Когда я «загремел по скорой» на полтора месяца с полостной операцией в известную по роману Гранина «Зубр» клинику Берлин-Бух, у Валентина был самый трудный, самый напряженный завершающий этап подготовки к защите диссертации. Но, несмотря ни на что, он приезжал ко мне в больницу, проведывал в населенной немцами шестиместной палате, всячески поддерживал.

Когда в трагическом августе 1991-го меня уволили с должности директора Московского института истории партии, рушились товарищеские связи, многие вчерашние друзья смущенно отвернулись. Только Валентин Федорович подставил плечо, нашел мне рабочее место в издательстве рядом со своим кабинетом.

Его нет уже целый бесконечно печальный год. Мир опустел неизмеримо.

Как не хватает нам отваги и самоотверженности Валентина Федоровича, как необходим верный товарищ Комбат во времена, когда на незаживающей кровавой колее от «Тигров» и «Пантер» у Краснодона вот-вот зарычат «Леопарды»!

Дмитрий Михайлович Данкин, доктор политических наук